Эрин Моргенштерн - Ночной цирк

Она с улыбкой смотрит на тебя, и белые язычки пламени у нее руках, подчиняясь неуловимому движению пальцев, превращаются то в лодку, то в книгу, то в пылающее сердце.

Ничем не примечательный поезд пыхтит через поля, выплевывая в небо облака серого дыма. Черный как смоль паровоз тянет за собой такие же черные вагоны. В вагонах с окнами стекла затемнены, вагоны без окон просто угольно-черные.

Поезд едет тихо: ни свистков, ни гудков. Не стучат и не скрипят колеса, неслышно катясь по рельсам. Следуя без остановок по своему маршруту, он почти не привлекает внимания.

Со стороны он похож на обычный товарный поезд, перевозящий уголь или что-то в этом роде. Поезд как поезд, ничего особенного.

Однако внутри все совсем иначе.

В роскошной обстановке преобладают теплые сочные оттенки и позолота. Почти все пассажирские вагоны устланы мягкими узорными коврами. Бархатная обивка словно позаимствовала рубиновые, пурпурные и кремовые оттенки у закатного неба: сперва сумеречно-бледного, а после наливающегося цветом, чтобы, в конце концов потемнев, засиять звездами.

Коридоры залиты светом множества настенных светильников, их хрустальные подвески мягко покачиваются в такт движению, навевая покой и безмятежность.

Вскоре после отправления Селия надежно прячет книгу в кожаном переплете у всех на виду — на полке среди своих книг.

Вместо залитого кровью платья она надевает другое, которое особенно нравилось Фридриху: жемчужного цвета, зашнурованное черными, белыми и темно-серыми лентами.

Концы лент трепещут у нее за спиной, когда она идет по коридору.

На всех дверях висят таблички с написанными от руки именами, но Селия останавливается возле той, на которой кроме имени нанесены два иероглифа.

В ответ на ее стук тут же раздается приглашение войти.

По сравнению с прочими купе поезда, пестрящими насыщенными оттенками, купе Тсукико, кажется почти бесцветным. За исключением пары бумажных ширм, в нем ничего нет. Шторы из шемаханского шелка на окнах пропитаны запахом имбиря и ароматных масел.

Тсукико в красном кимоно сидит на полу. Трепещущее алое сердце в бесцветной клетке.

Она не одна. Положив голову ей на колени и тихо всхлипывая, возле Тсукико свернулась калачиком Изобель.

— Видимо, я не вовремя, — говорит Селия, в нерешительности замирая на пороге.

— Очень даже вовремя, — возражает Тсукико, жестом приглашая ее войти. — Возможно, ты поможешь мне убедить Изобель, что ей сейчас просто необходимо поспать.

Селия не говорит ни слова, но Изобель вытирает слезы и, послушно кивнув, встает на ноги.

— Спасибо, Кико, — говорит она, разглаживая помятое платье.

Тсукико смотрит на Селию, продолжая сидеть на полу.

Изобель подходит к двери и останавливается перед Селией.

— Мне жаль, что герр Гиссен погиб, — шепчет она.

— Мне тоже.

На мгновение Селии кажется, что Изобель хочет ее обнять, но та лишь кивает и выходит в коридор, закрыв за собой дверь.

— Последние несколько часов всем нам показались долгими, — говорит Тсукико после ее ухода. — Тебе нужно выпить чаю, — добавляет она, прежде чем Селия успевает объяснить, зачем пришла. Тсукико усаживает ее на подушку и бесшумно выскальзывает в коридор. Она направляется в конец вагона, где в одном из высоких стеллажей хранятся ее чайные принадлежности.

И хотя это не совсем та чайная церемония, которую Тсукико несколько раз исполняла в прошлом, то, как она неторопливо заваривает две пиалы зеленого чая, действует на Селию успокаивающе.

— Почему ты не рассказала? — спрашивает Селия, дождавшись, пока Тсукико сядет напротив.

— О чем? — улыбается Тсукико.

У Селии вырывается вздох. Интересно, было ли Лейни Берджес так же тяжело на душе, когда они встретились с ней в Константинополе, думает она. Она борется с искушением разбить пиалу в руках Тсукико и посмотреть на ее реакцию.

— Ты поранилась? — спрашивает Тсукико, указывая глазами на шрам на пальце Селии.

— Без малого тридцать лет тому назад меня обязали участвовать в состязании, — говорит Селия.

Сделав пару глотков, она продолжает:

— Ты видела мой шрам, может, теперь покажешь мне свой?

Тсукико с улыбкой ставит пиалу на пол перед собой, а затем, повернувшись, опускает ворот кимоно.

У основания шеи, среди прочих татуировок виднеется полумесяц, в изгибе которого притаился почти незаметный шрам, очертаниями напоминающий кольцо.

— Как видишь, шрамы остаются с нами даже после завершения поединка, — говорит Тсукико, поправляя кимоно на плечах.

— Это шрам от одного из колец моего отца, — говорит Селия, но Тсукико ничем не подтверждает и не опровергает ее слова.

— Как тебе чай? — спрашивает она.

— Зачем ты здесь? — игнорирует ее вопрос Селия.

— Меня наняли, потому что цирку нужна была девушка-змея.

Селия ставит пиалу на пол.

— У меня нет настроения играть в игры, Тсукико, — заявляет она.

— Если бы твои вопросы были более продуманными, у тебя было бы больше шансов получить на них удовлетворительные ответы.

— Почему ты никогда не говорила, что знаешь о состязании? — спрашивает Селия. — Что ты сама когда-то участвовала в таком же?

— Я пообещала не раскрывать своих секретов до тех пор, пока меня не спросят о них напрямую, — отвечает Тсукико. — Я человек слова.

— Зачем ты вообще появилась в цирке?

— Мне было любопытно. После того как закончился мой поединок, подобных больше не проводилось. Я не планировала оставаться надолго.

— Зачем же осталась?

— Я привязалась к месье Лефевру. Мое состязание было куда более закрытым, поэтому я была заинтригована. Это было что-то необычное, а в жизни встречается не так много необычного. Я осталась, чтобы понаблюдать.

— Ты следила за нами, — говорит Селия.

Тсукико кивает.

— Расскажи мне о состязании, — просит Селия в надежде, что теперь, когда Тсукико разговорилась, она не станет увиливать от ответа на прямой вопрос.

— Оно куда значительнее, чем ты думаешь, — начинает Тсукико. — В свое время я тоже долго не понимала правил игры. Дело не только в так называемой магии. Тебе кажется, что когда ты создаешь очередной шатер, ты делаешь ход? Все не так просто. Каждый твой шаг, каждая секунда твоей жизни — это ход. Это как шахматная доска, с которой ты не расстаешься, не можешь оставить ее среди полосатых полотнищ цирковых шатров. Только и ты, и твой противник лишены роскоши ходить по шахматным полям.

Селия пьет чай, обдумывая услышанное. Пытаясь осознать, что все, что происходит с цирком, с Марко — все это часть чьей-то игры.