Эрин Моргенштерн - Ночной цирк

— Ты слишком умна, чтобы заниматься этой ерундой. Я ждал от тебя большего.

— Прости, что не оправдала твоих идиотских ожиданий, папа. Тебе что, кроме меня некому докучать?

— В моем нынешнем виде мне трудно найти собеседника. Александр, как обычно, такой скучный, что скулы сводит. Чандреш был забавным, но мальчишка так поработал над его памятью, что я мог бы с равным успехом болтать с самим собой. Впрочем, для разнообразия и это сгодится.

— Ты беседуешь с Чандрешем? — поднимает голову Селия.

— Иногда, — говорит Гектор, разглядывая часы в клетке.

— Это ты сказал ему, что Александр будет в цирке в ту ночь. Ты послал его туда.

— Я кое-что шепнул ему на ушко. Пьяницы такие сговорчивые. И никогда не откажутся поболтать с привидением.

— Кому как не тебе знать, что он не мог причинить Александру вреда, — говорит Селия. Он пропускает ее упрек мимо ушей. Впрочем, она с его упреками поступает так же.

— Я подумал, что получить нож в спину покажется ему забавным. Этот мальчишка, его ученик, сам мечтал об этом, да так сильно, что в голове Чандреша эта мысль поселилась и без моего участия. Еще бы, жить подле такого источника ярости столько лет. От меня только и потребовалось, что направить его в нужную сторону.

— Ты же говорил, что есть правило невмешательства, — замечает Селия, откладывая ручку.

— Речь о невмешательстве в то, что делаешь ты или твой противник, — поясняет отец. — Во все остальное я могу вмешиваться сколько захочу.

— Из-за тебя погиб Фридрих!

— Он не единственный часовщик на земле, — отмахивается Гектор. — Когда понадобятся новые часики, найдешь себе другого.

Дрожащими руками Селия хватает том Шекспира и запускает им в отца. «Как вам это понравится» пролетает сквозь его бесплотный силуэт и, ударившись о стену, падает на пол. Ворон топорщит перья и разражается карканьем.

Прутья птичьих клеток и клетки-часов гнутся. По стеклу рамки с фотографией бежит трещина.

— Убирайся вон, — шипит Селия сквозь стиснутые зубы, пытаясь взять себя в руки.

— Ты не можешь вечно меня избегать, — возражает он.

Селия впивается взглядом в пламя свечи, пытаясь сосредоточиться.

— Думаешь, тебя что-то связывает с этими людьми? — не унимается Гектор. — Думаешь, ты что-то для них значишь? Они все равно рано или поздно сдохнут. Твои эмоции делают тебя слабее.

— Ты жалкий трус, — говорит Селия. — Вы оба трусы. Вы боретесь друг с другом через посредников, потому что у вас не хватает духу сойтись в открытом поединке. Боитесь, что проиграете, и будет некого винить, кроме самих себя.

— Это неправда, — протестует Гектор.

— Ненавижу тебя, — говорит Селия, по-прежнему не отводя взгляда от свечи.

Тень отца, пожав плечами, исчезает.

Окна в квартире Марко не подернуты инеем, поэтому он выписывает ряды символов, образующие большую букву «А», водя чернильным пальцем по стеклу. Капли чернил стекают, словно струйки дождя.

Он садится напротив двери и ждет, нетерпеливо крутя серебряное кольцо на пальце. Человек в сером костюме появляется лишь на следующее утро.

Он не упрекает ученика за то, что тот позвал его. Он стоит на лестничной площадке, положив руки на набалдашник трости, и ждет, что скажет Марко.

— Она считает, что один из нас должен умереть, чтобы игра закончилась, — говорит Марко.

— Она права.

Получить это подтверждение оказывается труднее, чем Марко предполагал. Крошечный огонек надежды, который он лелеял, гаснет от этих двух слов.

— Значит, победить еще страшнее, чем проиграть, — говорит он.

— Я предупреждал, что твои чувства к мисс Боуэн существенно осложнят для тебя участие в состязании, — отвечает его наставник.

— Зачем вы так со мной поступили? — спрашивает Марко. — Ради чего потратили столько лет на мое обучение?

На несколько секунд воцаряется гнетущее молчание.

— Я посчитал, что, как бы ни сложились обстоятельства, это лучше, чем та жизнь, которая могла тебя ожидать.

Марко закрывает дверь и поворачивает ключ в замке.

Человек в сером костюме поднимает было руку, чтобы снова постучать, но затем опускает ее и уходит прочь.

Ты, как завороженный, идешь на доносящийся издалека звук флейты.

В небольшом алькове на брошенных на землю шелковых полосатых подушках сидят две женщины. Одна из них играет на флейте, на звук которой ты пришел сюда. Между ними на земле курится благовоние, а рядом стоит большая черная корзина, накрытая крышкой.

Потихоньку начинают собираться зрители. Вторая женщина, бережно сняв крышку с корзины, тоже достает флейту, и вот две мелодии сливаются воедино в вечернем воздухе.

Две сплетенные в спираль белые кобры поднимаются из корзины, покачиваясь в такт. На мгновение кажется, что это одна змея, а не две, но потом они, разделившись, выползают наружу с разных сторон и скользят по земле почти у твоих ног.

Ритмичное покачивание змей вперед и назад напоминает парный танец. Изящный и грациозный.

Темп музыки нарастает, и в движении змей появляется агрессия. Вальс сменяется маршем. Змеи кружат друг перед другом, и ты ждешь, какая нападет первой.

Одна тихо шипит, другая ей вторит. Музыка и благовоние уносятся в звездное небо, а змеи все не прекращают своего кружения.

Трудно сказать с уверенностью, какая ужалила первой. Ведь в конце концов они совершенно одинаковые. Они отскакивают, шипят и снова бросаются друг на друга, и ты внезапно понимаешь, что не заметил, как из абсолютно белых они стали черными как смоль.

Большинство пассажиров уже разошлись по своим купе, чтобы лечь поспать, почитать книжку или еще как-нибудь скоротать время в дороге. Перед тем как поезд тронулся, в коридорах было полно людей, но теперь, когда они почти опустели, Поппет с Виджетом неслышно, словно кошки, пускаются в путь по вагонам.

На дверях купе висят таблички с написанными от руки именами. Близнецы останавливаются возле той, которая гласит «С. Боуэн», и Виджет подносит руку, чтобы тихонько постучать в матовое окошко.

— Войдите, — раздается голос, и Поппет, потянув за ручку, открывает дверь.

— Мы не помешаем? — спрашивает она.

— Нисколько, — откликается Селия. — Входите же.

Она захлопывает испещренную непонятными символами книгу, которую читала, и откладывает ее в сторону. Все купе напоминает библиотеку, обитые бархатом скамейки и полированные поверхности столов скрываются под стопками книг и документов. Свет, разливающийся от хрустальных светильников, подвешенных под потолком, дрожит и покачивается в такт движению.

Виджет закрывает за собой дверь и щелкает задвижкой.