Тахера Мафи - Разрушь меня

Солдаты, все до единого, все одновременно, поднимают кулаки.

Они — словно один слаженный механизм: пять шагов назад, пять шагов вперед, пять маршей на месте. Они поднимают левые руки и сжимают их в кулак.

И падают на одно колено.

Я подбегаю к краю, отчаянно желая посмотреть поближе на такую странную хореографическую рутину. Я никогда не видела ничего подобного.

Уорнер заставляет их оставаться так, в согбенном положении, держа кулаки в воздухе, как сейчас. Он молчит почти тридцать секунд. А потом говорит:

— Хорошо.

Солдаты поднимаются и вновь кладут правые кулаки на грудь.

— Второй вопрос даже более приятнее первого, — продолжает Уорнер, хотя он, кажется, не испытывает удовольствия, говоря это. Его глаза прорезают солдатов снизу, изумрудные осколки мерцают, словно зеленое пламя горит над их телами. — У Делалью есть для нас доклад.

Он молчит вечность, глядя на солдатов, давая его словам промариноваться в их умах.

Позволяя их воображению довести себя до безумства. Позволяя виновным дрожать от страха.

Уорнер так долго молчит.

Никто не шевелится так долго.

Я начинаю бояться за свою жизнь, несмотря на его прежние заверения. Я начинаю задумываться, может быть, я одна из виновных. Возможно, пистолет в кармане предназначен для меня. Наконец я осмеливаюсь повернуться к нему. Он смотрит на меня, и впервые я не могу прочитать хоть что-то на его лице.

На его лице - десять тысяч возможностей, глядящих сквозь меня.

— Делалью, — говорит он, продолжая смотреть на меня. — Ты можешь подойти ближе.

Это худой лысеющий человек, его одежда более праздничная, он выходит вперед из пятого ряда от нас. Он выглядит не совсем обычно. Наклоняет на дюйм голову. Его голос звенит, когда он произносит:

— Сэр.

Уорнер наконец перестает смотреть на меня и почти незаметно кивает в направлении лысеющего человека.

Делалью произносит:

— У нас есть обвинения против рядового 45B-76423. Флэтчер, Шеймас.

Солдаты в ряде застывают, застывают в облегчении, застывают в страхе, застывают в тревоге. Никто не двигается. Никто не дышит. Даже ветер боится издать звук.

— Флэтчер. — Одно слово от Уорнера, и несколько сотен шей смотрят уже в одном направлении.

Флэтчер выходит из ряда.

Он похож на пряничного человека. Рыжие волосы. Рыжие веснушки. Губы почти искусственно красные. Его лицо без единой эмоции.

Я никогда в жизни так еще не боялась незнакомцев.

Делалью снова начинает говорить:

— Рядовой Флэтчер был найден на нерегулируемой территории, он братался с гражданскими лицами, считающимися членами повстанческой партии. Он украл продукты питания и запасы из единиц хранения, посвященных людям из Сектора сорок пять. Неизвестно, передал ли он им конфиденциальную информацию.

Уорнер смотрит на пряничного человечка.

— Ты отрицаешь эти обвинения, солдат?

Ноздри Флетчера вздуваются. Его челюсть сжата. Голос ломается, когда он говорит:

— Нет, сэр.

Уорнер кивает. Коротко вздыхает. Облизывает губы.

И стреляет ему в лоб.

Никто не шелохнулся.

На лице Флэтчера выгравирован ужас, когда он падает наземь.

Я настолько поражена невозможностью всего этого, что не могу решить, снится мне это или происходит наяву; я не могу определить, действительно ли я умираю; я не могу понять, действительно ли обморок — хорошая идея.

Конечности Флэтчера согнуты под странными углами на холодном бетонном полу. Землю вокруг него заливает кровь, но никто по-прежнему не двигается. Никто не произносит ни единого словечка. Никто не подает вида, что боится.

Я касаюсь губ, убеждаясь, что перестала кричать.

Уорнер засовывает пистолет обратно в карман.

— Сектор сорок пять, вы свободны.

Каждый солдат падает на одно колено.

Уорнер запихивает металлический усилитель обратно в костюм и дергает меня с того места, где я застыла. Я спотыкаюсь, у моих слабых конечностей болят кости. Я чувствую тошноту, безумие, неспособность держаться вертикально. Я продолжаю пытаться заговорить, но слова словно прилипли к моему языку. Я вдруг потею и внезапно замерзаю, и я так устала, я вижу, как мутные пятна появляются в моих глазах.

Уорнер пытается провести меня через дверь.

— Ты действительно должна больше есть, — говорит он.

Я чувствую, будто у меня по всему телу расходятся зияющие раны, словно кто-то выдернул все внутренности из моего тела.

Мое сердце, должно быть, кровоточит в груди.

Я опускаю взгляд вниз и не могу понять, почему на моем платье нет крови, почему эта боль в моем сердце чувствуется настолько реальной.

— Ты убил его, — удается мне прошептать. — Ты просто убил его.

— Ты очень проницательна.

— Почему ты убил его , почему ты убил его , как ты мог сделать что-то вроде этого.

— Не закрывай глаза, Джульетта. Сейчас не время спать.

Я хватаю его рубашку. Я останавливаю его прежде, чем он входит внутрь. Порыв ветра хлопает меня по лицу, и я внезапно начинаю контролировать свои чувства. Я жестко его толкаю, швыряя спиной к двери.

— Ты отвратителен мне. — Я жестко смотрю в его кристаллические холодные глаза. — Ты отвратителен мне.

Он крутится вокруг меня, прижав меня к двери, где я только что держала его. Он придает моему лицу чашевидную форму своими руками, заключенными в перчатки, удерживая мой взгляд. Теми же самыми руками, которыми он раньше убил человека.

Я поймана в ловушку.

Замираю.

Немного напуганная.

Его большой палец на моей щеке.

— Жизнь — мрачное место, — шепчет он. — Иногда ты должен стрелять первым.

Уорнер следует за мной в мою комнату.

— Ты должна, вероятно, поспать, — говорит он мне. Это первый раз, когда он заговаривает со мной после того, как мы оставили крышу. — Я пришлю еду тебе в комнату, а кроме этого, позабочусь, чтобы тебя никто не побеспокоил.

— Где Адам? Он в безопасности? Он здоров? Ты собираешься причинить ему вред?

Уорнер вздрагивает, прежде чем обрести самообладание.

— А почему ты заботишься об этом?

Я забочусь об Адаме Кенте еще с третьего класса.

— А разве не он должен наблюдать за мной? Ведь здесь его нет. Это значит, что ты собираешься и его убить?

Я чувствую себя дурой. Я чувствую себя храброй, потому что чувствую себя дурой. У моих слов нет парашютов, когда они спадают с языка.

— Я убиваю людей только по нужде.

— Как благородно.

— Более всего.

Я невесело смеюсь.

— Можешь посвятить весь остаток дня себе. Наша настоящая работа начнется завтра. Адам приведет тебя ко мне. — Он смотрит мне в глаза. Подавляет улыбку. — А в это время постарайся не покончить с собой.

— Ты и я, — говорю ему, ярость течет по моим венам, — ты и я — разные.