Тахера Мафи - Разрушь меня

— Но я и так никогда не смогу зажить нормальной жизнью. — Я проглатываю икоту. — Никогда… У меня н-никогда…

Адам качает головой.

— Сможешь. Мы же собираемся выбраться отсюда. Я не позволю этому с тобой случиться.

— К-как ты можешь заботиться о ком-то… вроде меня ? — Я едва дышу, нервничающая и оцепеневшая, но каким-то образом все еще не отрывающая взгляда от его губ, изучая их форму, считая капли воды, скопившиеся на выпуклостях и впадинках его рта.

— Потому что я влюблен в тебя.

Я проглатываю собственный желудок. Мой взгляд перескакивает на его лицо в попытке прочесть его, но я - комок электричества, жужжащего жизнью, и разряда, горячего и холодного, мое сердце неуверенно бьется. Я трясусь в его руках, и мой рот раскрывается без какой-либо на то причины.

Его губы складываются в улыбку. Мои кости таят.

У меня голова кружится, словно в бреду.

Его нос касается моего носа, его губы - на расстоянии одного дыхания, его глаза уже уничтожают меня, и я - лужица без рук и ног. Я могу ощущать его повсюду; я чувствую каждый сантиметр его тела, прижимающегося ко мне. Его руки на моей талии, сжимают мои бедра, его ноги прижимаются к моим, его грудь ошеломляет меня своей силой, его телосложение построено из кирпичей страсти. Вкус его слов задерживается на моих губах.

— Правда?.. — Из меня вырывается единственный шепот недоверия, одна сознательная попытка поверить в то, чего никогда не было раньше. Я краснею с головы до ног, заполненная всем невысказанным.

Он смотрит на меня с таким чувством, что я едва не разламываюсь пополам.

— Боже, Джульетта…

И он целует меня.

Один раз, второй, до тех пор, пока я не ощущаю всю прелесть сего действия и понимаю, что никогда не смогу насытиться им. Его руки повсюду: на моей спине, руках, и вдруг он целует меня еще сильнее, глубже, с пылкой жадностью, о существовании которой я никогда не подозревала. Он отрывается от моих губ, чтобы сделать вдох, но тут же переключается на мою шею, ключицу, подбородок, щеки, и уже мне не хватает воздуха, он уничтожает меня своими руками, и мы тонем в воде и красоте, и в приятном возбуждении момента, о возможности которого я даже не подозревала.

Он отстраняется с низким стоном, и я хочу, чтобы он снял рубашку.

Мне нужно увидеть птицу. Мне нужно сказать ему о птице.

Мои пальцы тянут подол его мокрой одежды, и его глаза расширяются только на секунду, прежде чем он сам срывает ткань с себя. Он берет мои руки и поднимает их над моей головой, прижимая меня к стене, целуя меня до тех пор, пока я не обретаю уверенность, что это все мне снится, он пьет из моих губ своими губами, и на вкус он — словно дождь и сладкий мускус, и я готова взорваться.

Мои колени стучат друг о друга, и мое сердце бьется так быстро, что я не понимаю, как оно до сих пор работает. Он сцеловывает боль, рану, годы самоуничижения, неуверенность в себе, разрушенные надежды на будущее, которое я всегда представляла как возвращение к прошлому.

Он разжигает мою кровь, сжигая все муки от игр Уорнера, мучительную тоску, что отравляет меня каждый день. Напряженность наших тел может разрушить эти стеклянные стены.

И это почти происходит.

На мгновение мы просто смотрим в глаза друг друга, тяжело дыша, до тех пор, пока я не краснею, до тех пор, пока он не закрывает глаза, пока не делает один судорожный вдох, позволяющий выровнять дыхание, пока я не кладу руку ему на грудь. Я осмеливаюсь очертить контур птицы, парящей на его коже, я осмеливаюсь провести рукой от его груди к животу.

— Ты — моя птица, — говорю я ему. — Ты — моя птица, и ты поможешь мне улететь.

К тому времени, когда я выхожу из душа, Адама уже нет.

Он выжал свои вещи, высушился сам и оставил меня одну, чтобы переодеться.

Уединение… не уверена, что оно теперь меня заботит. Я прикасаюсь двумя пальцами к своим губам и ощущаю его вкус.

Но когда я ступаю в комнату, его нет. Ему нужно отрапортовать внизу.

Я пялюсь на вещи в своем шкафу.

Я всегда выбираю платья с карманами, потому что не знаю, где еще спрятать блокнот. Он не несет в себе какой-либо преступной информации, а единственный листок, что хранил в себе почерк Адама, уничтожен с тех пор, как я смыла его в унитаз, но мне нравится хранить его поблизости. Он олицетворяет намного большее, нежели просто несколько слов, нацарапанных на бумаге. Это небольшой символ моего сопротивления.

Я кладу блокнот в карман и решаю, что я наконец готова увидеть себя. Я делаю глубокий вдох, убираю мокрые пряди волос с лица и тихо ступаю в ванную. Зеркало заволокло паром из душевой. Я робко протягиваю руку, чтобы протереть небольшой кружок. Достаточный, чтобы взглянуть на себя.

Из зеркала на меня смотрит испуганное лицо.

Я прикасаюсь к щекам, изучаю отраженную поверхность, изучаю образ девушки, которая одновременно незнакома и знакома мне. Мое лицо худее, бледнее, мои скулы выше, чем я их помню, брови приподняты над парой широко распахнутых глаз, не то голубого, не то зеленого цвета. Моя кожа раскраснелась от жара и чего-то под названием Адам. Мои губы слишком розовые. Мои зубы непривычно прямые. Палец проводит по всей длине носа, очерчивает контур подбородка, когда краем глаза я замечаю движение.

— Ты прекрасна, — говорит он мне.

Я розовею, краснею, становлюсь почти бордового оттенка, и все это одновременно. Я опускаю голову и отступаю от зеркала, когда он ловит меня в свои объятия.

— Я забыла собственное лицо, — шепчу я.

— Просто не забывай, кто ты есть , — говорит он.

— Я даже не знаю этого.

— Нет, знаешь. — Он приподнимает мое лицо. — И я знаю.

Я вижу, как напряжены его челюсть, взгляд и тело. Я пытаюсь понять его уверенность в том, кем я, по его мнению, являюсь, и я понимаю, что его уверенность — это единственное, что спасает меня от погружения в море собственного безумия. Он всегда в меня верил. Даже беззвучно, молча, он боролся за меня. Всегда.

Он мой единственный друг.

Я беру его за руку и подношу ее к своим губам.

— Я всегда тебя любила, — говорю я ему.

Солнце восходит, застывает, оно светит ему в лицо, и он почти улыбается, почти не встречается со мной взглядом. Его мышцы расслабляются, плечи опускаются под весом нового чуда, и он выдыхает. Он касается моей щеки, моих губ, прикасается кончиками пальцев к подбородку, мгновение — и он целует меня, тянет к себе на руки, поднимает в воздух, и мы оказываемся на кровати, запутанные друг в друге, и я опьянена эмоциями, они в каждой частичке меня. Его пальцы скользят по моему плечу, вниз по силуэту, останавливаясь на бедрах. Он притягивает меня ближе, шепчет мое имя, покрывает поцелуями шею и борется с жесткой тканью платья. Его руки чуть дрожат, а глаза наполняются чувством, от которого сердце защемляет болью и любовью, и я хочу поселиться здесь, в его объятиях и глазах, на всю оставшуюся жизнь.