Константин Аврилов - Я, ангел

– Дорогая именинница! Не смог дождаться, заглянул пораньше. Сама понимаешь, подарок только вечером. Дай-ка тебя лобызнуть... Что такая мокрая, крошка? Прямиком из бассейна?

Человек был знаком по досье: имел какое-то отношение к отцу Тины, вроде делового партнера. Без особых приглашений, как свой, разместился за столом. Тина, обернувшись хорошей девочкой, поблагодарила, и, зашвырнув букет на дальний край, спросила:

– Как там наш бизнес, Борисыч?

Борисыч положил себе канапе с черной икрой и половинку вареного яйца:

– Отлично, Тина Ивановна, развиваемся. Ждем только вас.

– Подворовываешь помаленьку?

– Ну, как же без этого! – он хмыкнул и заглотил канапе. Видимо, совсем свой, привык к шуткам ребенка.

– А как у тебя в личной жизни?

– Пока не жалуюсь и на меня не жалуются.

– Значит, с сексом все в порядке?

– В полном и абсолютном, как в наших налоговых документах.

– Наверняка жену обманываешь, проституток покупаешь?

Виктория Владимировна попыталась пресечь зарвавшуюся девчонку, но Борисыч только улыбнулся:

– Всякое бывает. Но это между нами, ладно, Тина Ивановна?

– Не вопрос. Тебе какие больше нравятся: постарше, вроде Вики, или свеженькие, вроде меня?

– Молодость – она всегда привлекает, – доверительно сообщил Борисыч, потянувшись за другим канапе.

Тиль опомнился, что пора заглянуть в варианты.

Отодвинув неопустевший бокал, Тина спросила:

– Какой секс предпочитаешь: оральный, анальный или тривиальный?

Борисыч раззявил рот, но шустрая овечка опередила:

– Спорим, что оральный? Ну, признавайся?

Мужчина замер, не донеся канапе.

– Я так и знала! – торжествуя, закричала Тина. – А хочешь ради праздничка минетиком угощу? Хочешь? Да ты не стесняйся, Борисыч, все свои. Вика выйдет. А не выйдет, так и не такое видала. Да что ты в самом деле! Я же тебе как партнер партнеру отсосу. Ну как, согласен? Расстегивай ширинку...

Отшвырнув стул, Тина ринулась к намеченной цели. Борисыч невольно сжал колени. Но мужества от него не потребовалось. Всех опередила волна рвоты. Забрызгав брюки гостя и испачкавшись сама, овечка зажала ладошкой рот и оставила поле брани. А потом долго мучилась над унитазом, снова забралась под душ, еще содрогаясь в последних спазмах, проглотила горсть таблеток из сумки и зарылась в постель.

Торнадо утихомирил сон.

К таким гонкам Тиль был не готов. Наплевать на штрафные, и так все понятно, но как приструнить бешеную овечку? Проверив варианты и увидев, что до вечера девчонка будет мирно спать, ангел проскочил стены и запрыгнул на Мусика.

Царил покой. Деревья бросали тень на матовый мрамор, хищники нежились стайками. Благодать кругом. Всем было хорошо. Но не Тилю. Восседая на Мусике, он бился над вопросом и не мог разогнуть. Вопрос мучил, как упрямая заноза. Вопрос был мерзким и скользким. Но поделать с ним ничего было нельзя: кроме неудержимого презрения, к овечке ангел не испытывал ничего. Ненавистно видеть худосочное тело насквозь, как работают органы и гонят кровь с дерьмом. Ненавистно, что тварь купается в богатстве и совершенно не ценит его. Ненавистно знать досье и варианты развития событий. Ненавистно, что обращается с людьми как с провинившимися рабами.

Что делать, если ангел презирает овечку? Вот в чем вопрос.

Помучившись, Тиль не смог ответить. Зато молодой ангел приметил валун, исцарапанный замшелыми значками вроде рун. На верхушке восседал роскошный орел с гордым профилем и свирепым ликом. Глаз птицы, не моргая, изучал Мусика.

– Привет, – неуверенно поздоровался Тиль. – Не подскажете, где все, ну, эти, то есть на букву «М»?

Орел уставился в ангела, отчего стало зябко, и, картавя, чирикнул:

– Сколько сил?

– У кого? – искренно не понял Тиль.

– У железного.

– Двести, почти... Извините, вы, наверное, тоже ангел, птичий, а не знаете как...

– Вещь! – прогнусавил орел и, перевалившись на лапах, показал спину.

У этого хоть крылья были настоящие, а у Тиля только проблемы и никаких крыльев.

От грустных мыслей его отвлек шум.

Невдалеке, если на Срединном небе бывает «невдалеко», резвились двое в черных смокингах. Разойдясь, с разбегу сталкивались животами, от чего разлетались резиновыми мячиками, падали на спины, заливаясь истошным смехом, подскакивали и с не меньшей охотой сшибались опять. Когда им надоело лупить животы, принялись толкаться боками, затем дошло и до спин. Веселье молодняка не нарушало покой. Звери лениво поглядывали, словно такое повторяется с занудным постоянством.

Поблизости никого более человеческого не нашлось, и потому Тиль крикнул:

– Эй, мужчины!

Внимания не обратили.

– Але, парни!

Без результата.

– Ангелы, блин!

Повернувшиеся головы, безусловно, принадлежали летчику и капитану. А вот тела сокурсничков здорово изменились, обретя идеал пропорций и рельеф мышц.

– Тиль! Вот это да! – закричал 897-й. – Сюда! Скорей!

– Иди к нам, Тиль-тиль! – подхватил 898-й. – Ура!

Оба молодчика плыли в пьяной эйфории.

С холодным интересом печальный Тиль осмотрел новенькие телеса.

– Откуда у вас это?

Не то чтобы ему захотелось расстаться с комбинезоном. Вовсе нет, столько денег заплатил. Хотя в смокинге он бывал неотразим. Зачем теперь смокинг. Просто бездельники выглядели изумительно. Или, может, профессиональная зависть очнулась.

– А ты почему носишь старье? – с надменным превосходством осведомился 897-й. Дружки перекинулись понимающими улыбочками. Мерзкими такими улыбочками. Нет, их реально поменяли. Куда делась печаль и страдания. Неужели стоит ангелу получить новое тело, как проблемы исчезают?

– Некогда было, овечку назначили, замотался, – врать Тилю было легко, как и раньше. – Вам-то еще рано овечек пасти...

Ангелы синхронно ухмыльнулись, а 897-й заметил:

– Лично у меня первая уже есть.

– И у меня, – поддакнул 898-й.

Стерпев оплеуху, Тиль уточнил:

– Ну и как вам тел... овечки? Мерзкие?

– Лично у меня исключительно замечательная овечка. – 897-й оправил сбившуюся бабочку. – Библиотекарь в библиотеке Конгресса, чудесная, тихая, милая, послушная. Живет с матерью, кроме книг, никаких интересов. После работы – сразу домой. Много читает и даже пытается писать. Не курит, не пьет, про наркотики знает только из газет. Настоящее золото.

– А моя в целом восхитительная. – 898-й подергал за черный бантик на шее. – Представь, Тиль, она – монашка! На самом деле. Бенедиктинка. Живет по монастырскому расписанию. Встает в шесть утра, идет на молитву. Потом скромный завтрак, ранняя месса, целый день хлопочет по хозяйственным нуждам, вечером опять молитвы, послушная, робкая, во всем покорна матушке-настоятельнице, о мирских гадостях речи быть не может. Что скажешь, повезло.