Дарья Еремина - Суккуб

Испугалась не потому, что была внутри обезумевшей массы. А потому, что не понимала, кто в этой массе на самом деле неадекватен. Слишком много детей и женщин. Слишком много скользящих мимо взглядов, кому безразлична как Лида, так и собирающиеся вокруг нее поклонники. Я не могла разобрать, где чужие, а где крайние. И напугало именно это.

Это был не первый раз, когда Гриша наблюдала мои немые команды. Но это был первый раз, когда мы на полном серьезе перетрусили.

Вот в тот день я и познакомилась с Гришиной сестрой. Единственной из родственников, кто пришел на похороны.

16.

Встреча была назначена в кофейне на Чистых прудах. Именно потому, что там должно быть людно, шумно и безразлично. Именно оно – безразличие окружающих ко всему окружающему, позволяет спокойно и без суеты заставлять забывать.

Это было мое четвертое задание, первое в Москве. Впервые я попросила рассказать историю целиком. Впервые я встретилась с человеком лично. Но об этом он тоже забудет. Мне, просто, было интересно. Иногда, на самом деле, интересно. Их история. Их жизнь. Я не вижу чужих жизней за своей. А они – интересны.

Полный мужчина в костюме, отирающий пот с лысины – не совсем привычное зрелище для посетителей кофеен. На улице под тридцать. Мы сидим и болтаем. А потом я поднимаю взгляд на зашедшего в помещение мужчину и напрягаю спину.

Стоит ли убеждать себя, что я не хотела его видеть? Стоит ли врать себе, что Миша пришел в эту кофейню в этот день и час по своей воле? Когда долго и настойчиво о чем-то думаешь, оно сбывается. И для этого не нужно иметь никаких особенных талантов.

Он увидел меня мгновенно, отфильтровав окружающие лица. Дернулся, но не сделал шага назад. Прошел к столику и остановил взгляд на официантке. Я вернула взгляд к своему объекту чистки. Сказала: хватит. По пунктам перечислила то, о чем он должен забыть. Попрощалась и поднялась.

- Миша, – остановилась за вторым стулом у его столика.

Он смотрел исподлобья, склонив голову набок. Положил ладони на стол. Развернул.

Я облизала губы, промаргивая глаза. Хорошо, если он может держать чашку кофе. Это уже хорошо.

Он молча сидел и молча смотрел.

И я смотрела в ответ. Потому что если не он...

Я не знаю, понимал ли он. И не хочу знать. И я никогда не попрошу прощения, потому что это будет значить, что я признала и поверила, что это не он. А это не так.

Я смотрела на него и кусала губы. Сколько времени уже прошло? Ему принесли чай. Миша пил чай. С лимоном. Если в принципе пил чай...

Достав из сумки блокнот и ручку, я записала свой новый номер телефона. Рука дрожала. Обошла стул, кладя листок перед агентом.

- Что это? – засмеялся он зло. – Ты мне свидание хочешь назначить?

- Это, если ты захочешь заняться моими делами. Вдруг.

Он снова засмеялся. Этот его смех... Он пугал.

- Что это на тебя нашло?

Он говорил так громко. Он привлекал внимание, по привычке создавая прецедент. Всегда. Это была его работа. Внимание, чем бы оно ни было вызвано – всегда внимание. Подойдя, я наклонилась к нему.

- Я предпочитаю, чтобы мои дела вел человек, который меня ненавидит, – распрямилась. Правая ладонь сжималась и разжималась так, будто я собиралась его ударить. – Иногда, ненависть безопаснее любви.

Часть третья. ОБРАТНАЯ СТОРОНА

1. Июнь, 2009 г.

Настало лето, но погода об этом еще не осведомлена.

Я начинаю осознавать, в чем увязаю с каждым днем, каждым вздохом, каждой мыслью. Пытаюсь принимать и обособляться, не впуская в глубину души грязь и боль, на которые приходится смотреть неожиданно открывшимися глазами. Но, иногда, не просто события или люди, иногда я сама не поддаюсь собственному влиянию. Сидя у телевизора, я ревела.

- Что с тобой? – Марк открыл входную дверь тихо, я не успела среагировать. – Не смотри это...

Вынув из моих пальцев пульт, он выключил телевизор. Присел на подлокотник кресла, обнял меня и прижал к себе.

- Что делает людей жестокими? – всхлипнула я. Это был риторический вопрос и Марк усмехнулся. Вариантов ответа был миллион, но он выбрал наш общий.

- Вспомни университет.

Отлепившись от его груди, я подняла лицо. Кажется, не нужно было продолжать. Я уже поняла, о чем он. Но Марк продолжил мою мысль дальше.

- Ты сделала несколько десятков человек жестокими по отношению к одному студенту. Намеренно или случайно ты это сделала – не столь важно, как сам факт.

- Хочешь сказать, что кто-то вроде меня делает это с людьми? Что это не в нашей природе? Что это чья-то злая воля?

- Намеренно или случайно. Но почему нет?

Я не думала об этом. Никогда и в голову не могло прийти подобное: ожесточение выборочных личностей или масс методом, каким владеем мы. Чтобы кто-то из нас посмел пойти на это? Я замотала головой, прогоняя отвратительную мысль. Нет.

Вспомнились ночные конские бега и Галкин племянник с отцовским телефоном. Вспомнились сюжеты Discovery о людях, мучавших животных; наши программы под всевозможными красочными грифами: о нянечках, издевающихся над младенцами; о медсестрах, изливающих злобу на пациентах; о родителях, истязающих собственных детей; о многих и многом. Как будто ничего другого по телевизору и не идет. Я постоянно натыкаюсь на эти сюжеты. И не сдерживаюсь. Марк, если застает меня ревущей - ругается. А я думаю, почему вместо этих ужасов не крутить сюжеты, в которых возможно содействие смотрящего. То же время, и кому-то станет проще. Тот же бюджет, а в душе совершенно другая боль. Вспомнилось абсолютное одиночество, осязаемое и обоняемое при первом взгляде на бабулек в домах престарелых. Вспомнилась жгучая, словно клеймо на сердце – радость ребят в детском доме.

- Ты давно дома? – спросил он, поднимаясь.

Я пожала плечами, вытирая насухо глаза. Какая разница. Ужин я, все равно, не приготовила. И вообще ничего не делала. Такое ощущение, что по мне бульдозер проехался. Я просыпаюсь физически уставшей. Мне тяжело улыбаться. Зареветь же могу от вида фантика, брошенного мимо урны. Состояние преотвратное, но я не вижу причин. Как будто то, что я накапливала последние годы, из меня теперь усиленно тянут, а вместе с этим забирают саму жизнь. Я устала. Но не от работы чистильщицы, не от нескончаемых прожектов Миши, не от поездок... Возможно, я устала быть инвертором. Не могу определить.

- Хочешь прогуляться в парке? – вернувшись ко мне, Марк присел на корточки у кресла. Встретившись с ним взглядом, я снова заревела. – Господи, Лида... Что с тобой?

Ответить мне было нечего. Как я могла описать свои переживания, свои чувства? Старушка сказала: через три года понадобятся все твои силы. Имела ли она ввиду Апокалипсис, знаменующий конец календаря Майя? Только на днях наткнулась на передачу по телевизору и вспомнила ее слова. Нет, смотря эту программу, я не ревела. Хотя, иногда кажется, что надвигается мой личный, индивидуальный конец света. Краски сгущаются, что-то происходит вокруг. И я чувствую себя все более и более одинокой.