Елена Звездная - Лесная ведунья

Я знала его имя.

Захотела бы — узнала бы раньше. Головой бы думала — узнала бы, едва в Гиблый яр вступила.

Огнем и мечем… огнем и мечом — я же сразу увидела это, сразу определила… жаль, о значении увиденного не подумала.

— Агнехран, — тихо сказала, глядя на того, кто был самым чудовищным, самым жестоким, самым беспощадным из всех ныне существующих магов. — Агнехран — хранящий огонь.

Маг не дрогнул, встретил правду мужественно. Не гордился, нечем было гордиться, но видно было — оправдываться не станет. Не таков он, первый архимаг не королевства — а всего континента. Не таков… Суровый слишком. Жестокий, и слухами о жестокости его земля полнится. Непобедимый… Вот теперь не удивлена я, что опосля нанесения печати магической, он сумел двух архимагов на тот свет отправить. Другой бы не смог — а этот был способен на всё.

Агнехран — хранящий огонь.

Огнём он прошёл по многим странам, многим жизням, многим ведьмам. От мага простого поднялся так, что перед ним даже короли голову склоняли, и не столько из уважения, сколько из страха, даже ужаса. И было от чего священный ужас испытывать…

Несколько секунд я стояла, сжимая клюку и тяжело дыша, пыталась выдержать и этот удар. Правду сказал мой «раб» — знала бы кто он, убила бы в тот же день. В тот же миг. В ту же секунду. Убила бы без сожалений и жалости… тогда, но не сейчас. Сколько бы ни было ненависти к архимагу Агнехрану, передо мной мой охранябушка стоял… Мой. Ради меня в Гиблый яр сунувшийся, ради меня себя в жертву принести собирающийся.

«Да как же ты вообще в этом жестоком мире появилась такая?!»…

Он ведь это искренне сказал, и так же искренне пошёл умирать… ради меня. Мой охранябушка. Мой гордый, сильный, хозяйственный и такой невероятно ставший близким охранябушка… Я на него смотрела, и я его хоронила…

В своём сердце хоронила.

Тяжело было, больно так, словно могилу голыми руками копала, да… всё же выкопала. Потому что нет больше охранябушки, нет и никогда не было. Была одна глупая ведьма Веся, и один почти сломленный архимаг Агнехран, который просто оказался слишком гордым, чтобы быть этой глупой ведьме хоть чем-то обязанным. И который, видимо, не верил, что я смогу снять с него печать.

А я сниму.

Ради Гиблого яра, и в память о моём охранябушке, которого похороню здесь и сейчас.

— Прости, — помертвевшие бледные губы шевелились с трудом. — В мой лес ты не вернёшься.

Усмехнулся, так что ясно стало сразу — другого и не ждал. Иного, такому как он, ждать и не следовало.

А я…

— Об одном прошу, — прошептала, глядя в его синие глаза. — Волков моих сбереги… пожалуйста.

И ударив клюкой о землю, произнесла всего одно слово:

— Чаща!

Заповедная Чаща Гиблого яра явилась мгновенно, будто ждала-верила, что позовут её вот прямо сейчас, и слушалась меня, словно продолжением моим стала, словно моя собственная, словно все мысли и замысли мои не просто читала — отчётливо видела. И взорвался контур охранительного круга, вспороли его кусты терновые, снесли кровь пролитую, лишая место маговской магии. Взметнулись лианы, связывая-сковывая архимага, а он и не сопротивлялся даже, видимо решил, что смерть его пришла.

А я не смерть, охранябушка, я не смерть… я хуже.

И упал на землю мой плащ, а тебя уложили на него, и не животом вниз — спиной. От того ты лежал и видел, как подхожу медленно, словно не живая… я и не чувствовала себя живой. Как опускаюсь на колени перед тобой, сжимая побелевшими пальцами верную клюку. Как простираю ладонь над грудью твоей, едва вздымающейся — ты смерти хотел, охранябушка… я не смерть.

И ты это понял.

Ты понял — принимать не хотел.

— Ведьма, вырвать сердце из груди, конечно, оригинальный метод убийства, но у тебя силёнок не хватит, — произнёс он, за насмешкой скрывая истинные чувства. — Веся, возьми кинжал.

Я улыбнулась… хорошая шутка, жаль я теперь знаю, кто её произнёс, и от этого не смешно, от этого горько.

Ладонь ложится на тёплую кожу, я закрываю глаза…

— Веся!

Поздно, охранябушка, да и выбора у меня нет. Ты не оставил его ни мне, ни себе. Может и правда стоило тебе сразу имя своё сказать, может тогда всё иначе сложилось бы… Хотя, я бы не убила, нет, я себя знаю, убивать бы не стала. И печать сняла бы… вот только цена была бы меньше, а так…

— Веся, нет!!!

Поздно.

И я начинаю шептать тихое:

Хриплый стон, протестующий рык мага, но меня уже не остановить.

И последние слова вырываются с хрипом, с губ капает кровь… моя кровь, а спину прожигает боль, калённым железом адовой магической печати. И от боли темнеет в зажмуренных глазах, заклинание прерывается надсадным кровавым кашлем, но… такова сила ведьм, мы способны забрать чужую боль, втянуть в себя чужое проклятие, мы способны на многое… весь вопрос в цене. А цена нашей силы — наша жизнь.

И меня сотрясает от боли, по спине под платьем льётся кровь, и мне хочется кричать, но… когда охранябушке наносили печать, он не кричал… теперь, забирая его увечье себе, я не кричала тоже. Лишь простонала последние слова заклинания:

И я распахнула ресницы. По щекам текли слезы, тело ломало жестокой болью, спину жгла чужая печать, а всё, что я могла сказать этому высвободившемуся из оков и подхватившему меня магу:

— Ты не оставил мне выбора.

И тьма бережно подхватила меня, унося далеко, на тропинки этого Заповедного леса, забирая боль, от которой было не вздохнуть, лишая переживаний… которые не имели смысла.

Вот и всё, нет больше охранябушки, один архимаг Агнехран остался.

Работы в Гиблом яру было много, слишком много для одной меня, да даже и если лешего на подмогу позвать. Этот Заповедный лес был огромен! Втрое больше моего, а мой-то за последние годы вырос как, за десять суток на коне не объехать. Да делать нечего, оно как — глаза боятся, а руки делают. Мы с Чащей начали с малого — с севера, где нежити было мало, а гниль ещё не распространилась, погребая под тленом всё живое. И до самой зореньки гнала терновая лоза всех с места, куда по утру, хочешь не хочешь, а лешего пришлю… сама-то едва ли куда дойти смогу в ближайшее то время.

А с первыми петухами, как и договаривались, леший выдернул меня в сосновый бор.

Долго рвал моё платье — хорошо сшила, крепко, на славу, даже Лешинька с трудом справился. Потом, правда, не рад был — платье-то кровь не пропускало, а как исподнюю сорочку увидал, так всем досталось, и мне, и магу, и голове моей беспутной, которая ногам покою не дает, а пуще всего самому себе, что отпустил, что не уберёг.