Альма Либрем - Личная ведьма для инквизитора

Я сглотнула.

Звучало так… Странно.

Но я смотрела на бусины и понимала, что бабушка была права — это ещё одно испытание. Мне будет больно, мне будет тяжело даже просто дойти до алтаря. И если я не решу для себя, что в самом деле люблю Людвига, ведь я до самого последнего дня буду винить себя в том, что не попыталась…

— Мне надо подумать, — решительно заявила я. — Наедине!

Казимир пожал плечами, мол, хотел же как лучше, но произнес:

— Хорошо. Воля ваша. Я пойду, но, если что, воспользуйтесь моим предложением. Почему-то мне кажется, что вы не пожалеете.

Ему кажется! Ему кажется, а я вновь оказалась в пучине сомнений, столько времени терзавших меня. Опять стою на распутье и, если честно, даже примерно не знаю, куда я должна свернуть, что мне следует сделать, чтобы принять верное решение…

Я так и осталась стоять. Забыла и про платье, и про то, что собиралась ещё вернуться за обеденный стол. Мне вдруг опротивел шум, разговоры с родней, одна только перспектива сидеть напротив Людвига и постоянно смотреть на него.

Сейчас бы поговорить с бабушкой, но она постоянно с детьми. Или с Зигфридом, но тот так увлекся выяснением отношений с Бертой, что совершенно забыл обо мне, своей хозяйке.

Полагал, что я и так уже давно всё решила.

И я искренне не знала, что мне делать дальше. Просто застыла в неведенье.

— Дочка… — прострекотало совсем рядом.

Я вздрогнула и обернулась.

Рядом стояло кресло. Обивка на нём так и не обгорела, хотя одна ножка дымилась — видать, сработало-таки какое-то бабушкино проклятье.

— А, ты, — усмехнулась я. — Предатель…

— Дочка, я так долго заботился о своей шкуре, — прохрипел покойный маркграф, точнее, та частичка его души, которая ещё сохранилась в этом мире. — Но тут осталось лучшее, что было во мне. Позволь мне тебе помочь. Позволь всё рассказать. Объяснить. Присядь.

Я опасливо взглянула на сидение.

— Уверен? Не вышвырнешь меня, как Хогберга?

— О, эту паскуду, Казика, затоптать надо было! Сдать надо было, ещё когда инквизиция была! Не сброшу… Садись, дочка, — кажется, маркграф был искренен. — Я многое должен тебе рассказать. Возможно, после этого ты станешь меня презирать ещё сильнее. Но ты точно примешь правильное решение.

Я кивнула и села.

В этот момент, находясь на распутье, я была готова услышать всё, что угодно.

Глава двадцать четвертая. Людвиг

Мы с Гертрудой давно договаривались провести церемонию не где-нибудь в душных залах огромного поместья фон Ройссов, а на свежем воздухе. В саду всё цвело, благоухали деревья, усыпанные тысячами крохотных цветов, предвестников хорошего урожая, вокруг них вились пчелы. Сочная зеленая трава была куда красивее каменных и деревянных полов, и даже самые лучшие ковры и вазы с цветами не смогли бы заменить цветущие тюльпаны, нарциссы и мелкую россыпь фиалок, раскрывших свои фиолетовые лепестки и источавших великолепный аромат.

Весь этот сад дышал весной…

Было удивительно тепло. Ярко светило солнце, но деревья создавали легкую тень. У арки, под которой устроился священнослужитель, вообще царила приятная прохлада, хотя приглашенные гости, устроившиеся на вынесенных на улицу стульях, вынуждены были щуриться от солнца, а кто-то, одевшийся слишком тепло, даже смахивал пот со лба.

Время церемонии стремительно приближалось, и я почему-то то и дело тянулся к браслету. Последняя черная бусина казалась тяжелее всех своих предшественников, и я упорно вспоминал слова фрау Маргрет, которая говорила о последнем испытании — о самом сложном и одновременно самом простом. Самом понятном. Тут и надо-то всего лишь прийти на собственную свадьбу!

И ещё вчера я даже не сомневался в том, что Гера не заставит себя ждать.

Она попросила оставить её наедине вечером. Не показалась на глаза утром. Как будто сквозь землю провалилась! Ни Зигфрид, ни Берта, ни моя мать, ни даже её собственная бабушка и братья-сестры не видели, куда подевалась Гертруда, и только Казимир, будь он неладен, периодически усмехался, словно ему было известно чуть больше, чем всем остальным.

Только вот эта сволочь ни сказала ни слова. Даже если ему и было что-то известно, то что именно — я мог только предполагать.

— Церемония начнется через две минуты, — напомнил священнослужитель. — Где же невеста?

Хотел бы я знать, где невеста!

— Придет, — твердо произнес я, скользя взглядом по приглашенным.

Фрау Маргрет, напряженная, то и дело оглядывалась назад. Сегодня утром она с таким же упорством, как и я сам, искала свою внучку, но так и не нашла. Моя мать сидела прямая, словно проглотила палку, и тоже нервно оглядывалась.

Хмурая, как та грозовая туча, Барбара сидела, скрестив руки на груди, и то и дело стреляла в меня злыми взглядами. Иоганны не было, после казуса с письмом-хамелеоном всё-таки не рискнула показаться мне и Гертруде на глаза. Может быть, догадалась, что её в самом деле не будут не слишком рады видеть.

Впрочем, плевать на Иоганну! Единственная девушка, которую я в самом деле хотел сегодня увидеть — это Гертруда.

И будет очень печально, если она всё-таки решила уйти.

— Как-то не верится, — вновь напомнил о себе священнослужитель, глядя на меня снизу вверх, — что пара, которая так легко прошла все тринадцать испытаний, вдруг решила разойтись на последнем… Впервые в моей практике. Обычно те, кто заходил дальше седьмого, спокойно двигались вперед.

— Гертруда придет, — твердо ответил я, стараясь не вслушиваться в то, что говорил Антвас.

Может быть, это его задача — уговаривать меня уйти с собственной свадьбы? Испытание же. С этого старика станется…

Надо было просить четырнадцать простеньких вопросов и требовать немедленную свадьбу. Тогда было бы гораздо проще. Впрочем, если бы мы с Герой не прошли всё это вместе, смогли ли бы мы в самом деле полюбить друг друга? Очень сомневаюсь. Скорее всего, Гера так и не позволяла приблизиться к себе ближе, чем на метр, а досмотрщик наверняка подловил бы нас на какой-то ерунде, на которую я бы даже не обратил внимания, а потом просто отобрал бы все.

— Так когда нам ждать невесту? — дернул меня за рукав священнослужитель, в который раз привлекая к себе внимание. — Всё-таки, не могу слишком затягивать церемонию… Надо иметь уважение. Я уже старый человек…

Было видно, что Антвас с удовольствием спрятался бы где-нибудь в привычной ему грязной конуре, подальше от солнечного света. По тому, как он щурил свои водянистые глаза и потирал лысину, было видно, что при посторонних людях мужчина чувствует себя по меньшей мере некомфортно. Вероятно, он ожидал, что мы просто провалим эти четырнадцать испытаний, когда соглашался на проведение церемонии на улице.