Александр Верт - Пекло 2

− Нам надо поговорить, − сказала она очень тихо, но решительно.

− Нам нужно отдохнуть, − ответил ей Берг. – Спи, потом поговорим.

− Я должна поговорить с тобой сейчас, − настойчиво повторила Карин, и Берг дернулся к ней, едва не заорав, что им не о чем разговаривать, что она не в себе, чтобы хоть что-то говорить. Он просто сжал челюсти, понимая, что все слышат это их шептание, и Шеф не делает им замечание только потому, что и самому наверняка неловко.

«Не хватало, чтобы он еще слушал, как мы выясняем отношения», − подумал Берг и встал, буквально поднимая Карин на ноги.

Край тряпки, закрывавшей проход, одернул Вильхар. Он хотел просто поспать, поэтому был бы очень счастлив, чтобы все неугомонные парочки свалили нахрен. Он даже мысленно туда их посылал и не говорил ничего вслух. Ему было жалко Ирона, который долго ворочался, пока остальные мимо ходили, и подняться не мог, и помочь не мог. Даже говорить ему было трудно, а теперь он спал, и Вильхар не хотел его будить. Остальные – тоже. Даже Ярван, задумчиво жевавший сухой стебелек от плюща, найденного неподалеку.

В расщелине просто хотели тишины. Карин и Берг это понимали, потому, выходя наружу, сразу шли в сторону.

− Бля, только не говорите, что и вам нужен траходромник, − фыркнул на них Кирк, увидев их.

Он сидел под навесом из двух рваных маек, натянутом над машиной Демонов. На заднем сидении, будто настоящий король, он ухитрялся, не выпуская автомат, глазеть по сторонам и ничего не выпускать из виду.

Он хохотнул и, не дожидаясь ответа от ошарашенной парочки, махнул рукой в сторону стоявшего в стороне танкобура.

− Его уже заняли раньше вас, − пояснил он.

Карин просто покраснела, осознав, о чем говорил Кирк.

− Нам поговорить надо, − ответил за нее Берг и, схватив за руку, дернул в сторону, не желая говорить с Кирком.

Раздражение сразу делало его несговорчивым, особенно если это касалось Карин.

− Если поговорить, то идите в «червя»: там хоть тень есть, только дальше не уходите, − отмахнулся от них Кирк и стал дальше следить за пустыней, поглядывая в бинокль.

Карин кивнула ему в ответ, стараясь не думать ни о чем, кроме предстоящего разговора.

«Червь» для беседы казался ей подходящим местом. Его пригнали к лагерю и поставили у скал, чтобы он не портил обзор. Машина Волков стояла рядом с ним, просто потому что Демонам больше нравилась своя.

− Моя крошка, − сказал о ней любовно Вильхар, поглаживая мятый пулями бок, перед сном. Он, как и многие другие, знал, что вот эта махина может прикрыть их головы и жопы. Она у Демонов была одна, зато надежная и крепкая.

Карин понимала, почему они ее любят, и не понимала, почему «червь» у Волков был в столь дурном виде.

Двери у него были все нараспашку, и Карин, зайдя в кабину, прошла внутрь и села на трубу, заменявшую лавку во втором отсеке.

Берг шагнул за ней, но садиться не стал. Шаркая ногами и слушая, как перекатывается под ботинками песок, он прошел мимо, спрятал руки в карманы и замер.

− Берг, − начала Карин, опуская глаза и буквально хватаясь за трубу. – Ты очень важный для меня человек и…

− Хватит! – перебил он ее.

Он просто не хотел этого слышать, не хотел даже думать о тех банальных фразах, которые она могла ему сказать.

− Ты не можешь сейчас ничего решать! – сказал он ей прямо, резко развернувшись. – Ты сама не понимаешь, что чувствуешь! Когда все закончится, когда мы выберемся отсюда…

Он внезапно умолк, нахмурившись и опустив голову. До него внезапно дошло, что ничего не будет, когда они вернутся, потому что он сам не будет прежним. Теперь он такой же убийца – человек, не имеющий право на жизнь в обществе. Зачем тогда сейчас орать о том, что они будут вместе?

Не будут.

Он сжал кулаки и, резко дернув головой, посмотрел на нее. Она была ему родной, любимой, теперь еще и вымытая, с наспех скрученными в непонятное нечто волосами, она так походила на ту домашнюю Карин, с которой он вместе учился, что сердце замирало.

В университете они жили как в казармах и почти не виделись, только на бегу, с короткими поцелуями там, где камеры не видят, а на каникулах она всегда жила у него. Ее отец был не против. У него была другая семья и, хоть он любил старшую дочь, место для нее находил с трудом, а у Берга была большая комната. Он мог бы даже выделить ей свою, но не хотел, потому что вот такая она ему нравилась больше. Она натягивала его майку и ходила в ней и трусах по комнате, писала что-то в своем блокноте, училась, хихикала, когда Берг ругался, забывая, что она рядом. При ней он старался не материться. При ней он всегда старался быть лучше. С первого дня их знакомства, когда она была еще маленькой девочкой – истощенной, слабой, не способной удержать в руках мяч. Она даже улыбалась с трудом.

− Ты все равно тут, постарайся отвлечь этих детей, − сказал Бергу отец. – У большинства из них нет уже родителей, дома, ничего нет, а им надо встать на ноги.

− Так, а что я могу сделать? – не понимал двенадцатилетний Берг.

Нет, ему, конечно, было жаль детей, которым не повезло, но как им помогать, он и представить не мог.

− Просто организуй им игры во дворе, простые, веселые. Им этого будет достаточно.

− Ладно.

Берг тогда даже плечами пожал, не понимая, как игры могут кого-то спасти, а потом сам не заметил, как стал чем-то вроде надежды для этих ребят. Он заразился от них любовью к Финреру. Он многих подтянул в учебе так, что те поступили в высшую школу Майкана, но Карин среди них была особенной.

Когда уже после больницы она пришла к нему с коротко стриженными волосами и сказала, что она дура и ей нужна помощь, он только посмеялся.

− Да какая ты дура? Просто не училась же нормально, − ответил ей Берг и действительно стал помогать наверстать все то, что она раньше не доучила от голода, усталости и простой неспособности учить.

Она была упрямой, смелой и потому нравилась ему. Она была, как свой парень в их компании, пока однажды ему не нашептали, что она в него влюблена.

− Да посмотри ты, как она смотрит на тебя! Влюбилась, вот и бегает…

− Не бегает она, − бормотал Берг, но все равно к ней присматривался. Ему было тогда шестнадцать. Ей всего четырнадцать, но она уже не была той худенькой, едва живой девочкой. У нее уже и грудь была, и бедра такие, что, присматриваясь, Берг забывал, что обычно называл ее «братом».

Напоить ее на дне рождения общего друга было тогда забавным. Выпить самому тоже. Ничего дурного в пиве подростки обычно не видят, а потом не понимают, как и что с ними случилось.

Берг наутро тоже не понимал, как вдруг оказался в маленькой комнате, в районе, далеком от дома, без одежды и в обнимку с той, которая точно в него «не влюблена». Он все помнил, почти четко, немного туманно, но помнил. Просто не понимал, чем он думал, когда сам целовал ее, вжимая в стену, когда соглашался поехать к ней, а потом раздевал уже тут в ее комнатушке.