Марина Дечко - Дочь алхимика

А дождь…

Он зазвучал по-иному. Тихо, очень знакомо прошелестел по толстому ворсу ковра, видимо, пробравшись через плохо запертое окно. И обнял меня горячими ладонями, прижав к себе так сильно, что дрожь отступила.

В этих объятиях было по-настоящему тепло и уютно. А еще они пахли так приятно, что даже во сне у меня закружилась голова, принося с собою образ Николая. Почему-то во сне его имя давалось мне легко, растекаясь по губам сладкой патокой, и я позволила себе снова прошептать его… во снах можно многое.

Объятия на миг замерли. Выдохнули горячо в губы и, сняв с них сладость произнесенного имени долгим поцелуем, снова сомкнулись вокруг меня прочным коконом, сквозь который больше не проникало ничего, кроме невероятного ощущения нежного покоя.

Я теснее вжалась в это тепло, уткнувшись носом в привычный запах огня и гари, и наконец оставила этот долгий день позади.

— Доброе утро, маркиза. — Обнимавшее меня ночью тепло говорило голосом его сиятельства. — Пора вставать!

Раскрыла глаза, увидев перед собой широкую обнаженную грудь Николая Георгиевича, густо покрытую темным волосом. И молниеносно отпрянула от него, пытаясь натянуть одеяло как можно выше.

Догадка озарила яркой вспышкой стыда, потому как этой ночью… я безо всякого смущения тесно прижималась к маркизу, пытаясь найти в нем такое желанное тепло и покой, а поцелуй… он мне вовсе не приснился!

— Если укроетесь еще чуть выше, задохнетесь от жары — уже почти полдень! — Короткий смешок и полный довольства взгляд его сиятельства. — Нам стоит торопиться!

— Торопиться? — переспросила, краем сознания понимая: что-то не так.

Но лишь сейчас, окончательно проснувшись, расслышала гулкий шум десятка голосов, звенящий за окном. А ведь оконные рамы плотно заперты и к тому же укрыты магическим пологом Николая Георгиевича. Неужели огненный маг снял с особняка привычную защиту? Но зачем? Или причина в другом и голосов слишком много?

Под насмешливым взглядом господина Левшина, подчеркнуто внимательно следящего за каждым моим движением, дотянулась до тонкого халата, оставленного у постели горничной, и, забрав его под одеяло, мгновенно надела.

— Вы могли бы и отвернуться! — с чувством укорила супруга.

— Мог бы, — согласился тот. — Если бы видел в этом хоть каплю здравого смысла. Ночью между нами едва ли была тонкая ткань вашей сорочки. Так к чему эта наигранная робость сейчас?

Умирая от стыда и смущения, я с трудом сдержалась, чтобы не наговорить маркизу того, о чем тут же пожалею. Старательно отводя взгляд, указала лишь на очевидное:

— Вам прекрасно известно: после потрясения от случившегося накануне я вряд ли понимала, что рядом со мной — вы.

— Правда? — Глаза супруга грозно блеснули, в голосе проявилась сталь, после чего он с нескрываемым сарказмом спросил: — И кто же, по-вашему, мог оказаться в этой постели помимо меня?

Сомнение маркиза в том, что я могла принимать в своей постели… визитеров, не осталось незамеченным. И я, вздрогнув, застыла при этом намеренном и незаслуженном обвинении.

Окинув меня испепеляющим взглядом, господин Левшин напряженно встал с кровати и гневно проследовал к креслу, на котором лежала свежая сорочка. В темно-коричневых брюках, облегающих стройные ноги, с обнаженным мощным торсом, он выглядел совсем не так, как обычно.

Казалось, воздух вокруг него был наэлектризован, а в самом огненном маге ощущалось нечто дикое, что роднило его с подвластной стихией: уверенные движения, одновременно обманчиво плавные, но при этом исполненные такой мощи, что несколько пуговиц не выдержали напора, отлетев на драгоценный ковер. А ведь маркиз виртуозно владел собой.

Стараясь держать себя в руках, попыталась сгладить ситуацию:

— Я не это хотела сказать. — Оставшись без его тепла, под бросаемыми в мою сторону ледяными взглядами, зябко поежилась. Да и огненный запах исчез, забрав с собой ощущение покоя…

— Но именно это вы и сказали, — бросил Николай через плечо. — Собирайтесь, прошу вас!

В который раз понимая, что спорить с супругом абсолютно бессмысленно, скользнула босыми ногами по мягкому ворсу, незаметно прошмыгнув к окну. Гул все нарастал, заполняя пространство уютной спальни.

Осторожно выглянула за полупрозрачную занавеску — и мигом отпрянула в спасительную тень, расслышав позади себя непререкаемо властное:

— Не смейте выглядывать в окно!

Однако, несмотря на запрет его сиятельства, кое-что мне все же удалось разглядеть. Широкая каменная дорога, обычно пополудни пестрящая позолотой карет и дорогим убранством экипажей, этим утром оказалась густо усыпана простыми людьми в изношенной одежде, свирепо выкрикивавшими враждебные фразы. Но прислушаться к ним господин Левшин не позволил, чуть мягче сообщив:

— В Петергофе сегодня неспокойно. Не стоит излишне провоцировать толпу. — Уже одетый в удобный дорожный костюм из мягкой коричневой шерсти, Николай Георгиевич несколькими магическими вспышками наспех возвращал безжалостно вырванные пуговицы. Закончив с одеждой, отодвинул кресло, предлагая мне занять свое место, после чего продолжил: — Ставни по всему дому закроют немедленно, запечатав внутреннюю жизнь особняка до восстановления спокойствия.

Бросив мимолетный взгляд в окно, он позволил себе на редкость нелицеприятное высказывание о происходящем, снова развернувшись ко мне:

— Похоже, бунта не миновать. — Поджатые губы выдавали недовольство чиноначальника. И даже мне было заметно: каждую минуту маркиз просчитывает возможные варианты, готовясь отвести нападение от цесаревича. — Прикажите своей камеристке собрать все необходимое: через два часа мы отправимся в поместье Левшиных, что в Шуваловке. Там очаг родовой силы, дом надежно укреплен.

Судя по голосу маркиза, он все уже решил, не оставив мне ни шанса для неповиновения.

— К тому же людям в тех местах хорошо известно, кто мы такие, — наш род многое сделал для окрестных деревень, навсегда заслужив их преданность. Мы выстоим, даже если это жалкое сопротивление перерастет в нечто большее.

— Нечто большее? — Резко задохнувшись от ужаса, я впервые осознала, о чем говорит Николай Георгиевич. Похоже, салонные слухи, столь скудно доносившиеся до классных комнат в Хвойном, готовились свершиться.

Я по-другому взглянула на своего, пусть и вынужденного, супруга, внезапно заметив в пролегших под глазами темных кругах печать смертельной усталости. Черты благородного лица едва ли изменились, но что-то в глубине карих глаз выдавало затаенную тревогу.