Елена Тебнёва - Неправильная сказка

О том, что в другом мире есть живая и здоровая аштара, Агрийо узнал от своего отца, и это навело его на безумные мысли. А сложившиеся в определенный узор звезды придали уверенности и заставили действовать.

Поведать Канро-шану об утраченной частичке мира. Заразить его этой идеей. Подпитывать огонь сумасшествия сказками о несомненной пользе аштар.

Владетель, в отличие от звездочета, понятия не имел, кто придет из другого мира. Агрийо же рассчитывал, что Канро-шан привяжется к хрупкой девушке, потеря которой вдвойне его подкосит.

В принципе, расчет оправдался. А вот с покушениями катастрофически не везло.

Агрийо следил за мной. Постоянно. И когда увидел, что Йонто унес меня к Древу владетелей, решил воспользоваться шансом и выставить его похитителем… Звездочет открыл путь наемникам, которых готовил для другого покушения, одурманил сторожевых псов, чтобы те бросились на нас как на преступников… За столь короткое время он идеально все распланировал и организовал. Не учел только моего верного стража.

— Тогда я увидел, на что способен Йонто, и порадовался, что мой план не удался, — вещал Агрийо. — Все это время я полагал, что он сломался, однако ошибся. И звезды подтвердили, что в нем нет слабости и безумия. Он — единственный наследник, настоящий шэт-ар, достойный венца Великого предка.

— Он не может стать шэт-шаном, — растерянно напомнила я, окончательно выбитая из душевного равновесия жуткими откровениями. — У него нет силы…

— Со смертью вора сила вернется к истинному хозяину, — заверил Агрийо. — Когда Тайро не станет, ослабнет и Канро. У него нет другого наследника, и ради сохранения Прайго он будет вынужден признать таковым единственного своего кровного родственника мужского пола. И уже не сможет причинить ему вреда. Более того, не пройдет и года, как Канро сам отдаст Йонто венец. Прайго наконец-то получит шэт-шана, которого заслуживает. Йонто — судьбу, определенную ему при рождении. А ты вернешься домой. Если того пожелаешь. И все будут счастливы.

Все. Кроме Тая. Невинного мальчишки с золотым сердцем, которому отвели роль жертвы. А мне так легко и просто предложили стать убийцей…

— Тебе не придется делать ничего особенного, — увещевал звездочет, на глазах которого вырос этот несчастный ребенок. — Я дам один артефакт… И ты поделишься с наследником силой. Подействует не сразу, он угаснет постепенно. Шэтам трудно навредить, но они не бессмертны и подвластны болезням. Тебя никто не заподозрит.

Агрийо говорил уверенно, не сомневаясь в моем согласии.

Убей, чтобы не быть убитым.

Похоже, этот принцип действует во всех мирах.

Только вот далеко не все готовы им руководствоваться.

Я смотрела на старика, расписывающего прелести правильного выбора, и пыталась унять дрожь.

Он не безумен. Отнюдь. Он обманчиво покорно гнет спину, пряча глаза. Умные, проницательные. Жестокие. Смотрел ли в них Канро хотя бы раз? Вряд ли. Это ниже достоинства высокородного.

— Нет.

Мое терпение закончилось. И голова вновь разболелась. Хотелось закрыть уши, зажмуриться… и проснуться. Я давно уже не питала иллюзий относительно сказочности этого мира, но такое было чересчур даже для него.

Агрийо прервался на полуслове. Смерил меня странным взглядом, почесал подбородок и медленно кивнул.

— Хорошо, — пробормотал, как показалось, зловеще. — Этого следовало ожидать. Но я могу тебя переубедить.

— Вот уж вряд ли, — отступила я.

Бежать. Подальше от расчетливого старика и его речей. Почему я все еще стою здесь, почему выслушиваю этот бред?

— Идем со мной, — поманил пальцем Агрийо. — Тебе ничего не грозит, ты же знаешь.

Знаю. Сейчас он меня не тронет. Да и кто бы, находясь в здравом уме, уничтожил единственное свое оружие?

И я иду. Иду за звездочетом, которого всегда считала тенью шэт-шана, безмолвной и послушной, не имеющей ни чувств, ни мыслей.

Люди способны удивлять. Чаще всего неприятно.

Ночной дворец мерцал приглушенным светом волшебных шаров, навевая обманчивое ощущение покоя и защищенности.

Открытые коридоры. Подвесные мостики. Террасы. Арка входа в башню. Узкая длинная лестница.

И дрожь в руках, нарастающая с каждой пройденной ступенькой.

Комнатка под прозрачной крышей, просторная, пустая. Лишь зеркало напротив большого окна да что-то длинное, прямоугольное, покрытое темной тканью. Она свисает тяжелыми складками и неохотно сползает на пол, сминаемая худой желтоватой ладонью.

Это… гроб? Массивный, из темного дерева, покрытый белой росписью. Изящные символы мне незнакомы, но кажется, что, стоит присмотреться, и ухватишь самую их суть.

Не выходит. Агрийо нетерпеливо откидывает крышку, и я с замиранием сердца заглядываю внутрь, ожидая…

Чего?

Сама не знаю. Там нет ни иссохшего тела, ни горстки костей… Лишь круглый сосуд с мерцающей золотистой пылью, коей осталось совсем мало — едва донышко покрывает, — да толстая книга в багровой кожаной обложке, на которой распростер крылья искусно нарисованный чентоль.

Один в один как родинка на моем плече…

Сосуд Агрийо не трогает, а вот книгу берет. Гладит переплет, хмурится… И вручает мне.

Обложка льнет к ладоням, словно живое существо.

Но не открывается.

— Капля крови, — подсказывает звездочет, протягивая кинжал.

Легко касаюсь острия, провожу пальцем по корешку книги… И она поддается. Тихо шелестят торопливо переворачиваемые страницы, и я понимаю, что это и не книга вовсе.

Дневник.

Ровные строки пляшут перед глазами, и я ничего не могу разобрать. А руки дрожат пуще прежнего, и я почти роняю обретенное сокровище… Да, я еще не знаю, что это такое. Зато знаю, что оно бесценно.

— Потом, — останавливает очередную попытку прочесть хотя бы слово Агрийо. — Уйдем отсюда.

Я не спорю. Прижимаю к груди чужой дневник, в праве читать который ничуть не сомневаюсь, и вновь следую за стариком.

И обратной дороги совершенно не замечаю.

Очнулась я лишь в своей спальне.

Дневник читала жадно, перелистывая тонкие сухие страницы непослушными пальцами.

На желтоватой бумаге — не только записи, но и рисунки. Какие-то схемы, чертежи.

Изящная головка молодой женщины. Очень знакомой мне женщины…

Девочка на веревочных качелях. Ветер треплет ее платье и длинные волосы. Она смеется.

Ветер. Солнце. Шоколад.

Айана…

Ана.

Он всегда называл меня так.

Ана. Солнышко.

Говорил, что я такая же яркая и теплая. Что от моей улыбки мир становится светлее…

Папа. Мой любимый, самый замечательный отец, которого я умудрилась забыть.

Как?..

Что-то туманит взор, и я растерянно провожу ладонью по глазам. Слезы… Они текут по горящим щекам, и воздуха не хватает, но я упрямо скольжу взглядом по ровным строчкам, вчитываюсь в них, пытаясь понять смысл…