Дарья Кузнецова - Шешель и шельма

— Кланы? — уточнила Чара. — Что это?

— Как можно было лететь в чужой город и ничего о нем не узнать? — попенял следователь, выразительно цокнув языком.

— О том, куда лечу, я узнала в дирижабле, — проворчала Чарген. — Расскажи, все равно идти долго.

— Ладно. Значит, слушай, расклад такой…

Не зря Норк не понравился Чаре с первого взгляда. Со второго он не нравился еще больше, а с третьего, более пристального, вызывал навязчивое желание вернуться домой вот прямо сейчас.

Официальная власть в городе значила не так уж много. То есть что-то и для кого-то она, конечно, решала, но в основном для простых граждан, работяг, которые жили и работали в этих бесчисленных огромных зданиях. Реальная же власть находилась в руках кланов — больших группировок, каждая — со своим главой, которые управляли денежными потоками. И преступный мир, и вполне законопослушные предприятия — все находилось в одних и тех же руках.

Норк был поделен на сферы влияния, насколько Стеван знал, пятью крупными кланами. Была еще парочка мелких, но почему их не смяли и не сожрали более сильные соседи и почему вообще их именно столько, он мог только предполагать, потому что в этот вопрос никогда не углублялся, необходимости не было.

— Вот те трое, которые стреляли, точно из какого-то клана, — добавил Шешель. — Правда, из какого — понятия не имею, их не так-то просто различить, это знать надо.

— Какой ужас, — поежилась Чара. — Как они тут живут?

— Да как обычно, — спокойно отмахнулся следователь. — То есть оно, конечно, криво все и очень далеко от идеала, но не настолько плохо, как ты думаешь. По сути, это те же удельные местечковые князья из периода раздробленности Ольбада. Вся полнота власти в руках единственного человека, мало связанного законами, так что жизнь его подданных полностью зависит от личных качеств правителя. От них всегда многое зависит, но здесь — особенно.

— Князья преступников казнили.

— Это если преступники не работали на них, — усмехнулся Шешель. — Ну смотри, такая проблема, как наркотики. В Беряне их нет? Да если бы! Мы с ними боремся, и очень старательно и по всем фронтам, но полностью эту заразу не изведешь никогда. Здесь же весь поток наркотиков очень жестко контролируется главами кланов. И если в одном месте это выливается в полное беззаконие, то в другом — все, может, несправедливей, чем у нас. Например, у одного из глав есть жесткий принцип: никаких наркотиков детям. И если у нас, несмотря ни на какие законы, никто от этого не застрахован, то здесь можно быть уверенным: принцип будет выполняться. Потому что закон официальный всегда гораздо мягче вот такого неофициального, да и поди поймай, кто этим занимается! А здесь один раз поймали распространителя за руку, перерезали полсотни причастных, включая тех, кто знал, но не заявил, и в следующий раз желающих уже не найдется. Жестоко? Жестоко. Работает? Работает.

— Слушай, ты точно следователь, а? — покосилась на него Чара. — Ты должен быть справедливым и благородным! Законы защищать!

— Пфф! — пренебрежительно фыркнул он. — В мои должностные обязанности входит расследование преступлений, в крайнем случае — их предотвращение и защита мирных граждан. А благородство — это к старой аристократии, вот им по статусу положено.

— Что, и действительно такие существуют? Ну прям настоящие благородные аристократы?

— Случается, — усмехнулся Шешель.

— Покажешь, когда вернемся? — невольно вырвалось у Чарген. — Я думала, они только в сказках и встречаются…

— Покажу, — неожиданно спокойно согласился он. — Я нескольких знаю. Кое у кого — вообще случай клинический, до полной сказочности.

— Как это?

— Сказочные идиоты, — рассмеялся Стеван. — Да нет, про идиотов — это шутка, конечно, — вдруг исправился он. — Но степень благородства — действительно почти как в сказках. — Шешель хмыкнул, пару секунд помолчал, а потом с иронией продолжил: — А вообще, знаешь… Да чтоб мне посереть! Если подумать, их, благородных, в Беряне не так уж мало. Правда, в основном в офицерской среде: они там могут себе это позволить.

— А ты что, нет?

— В лучшем случае порядочность, — хмыкнул Шешель. — И то по большим праздникам.

Чарген так и не поняла, когда следователь был серьезен, а когда — шутил. Но уточнять на всякий случай не стала, ну его.

Вместо этого она страдальчески пробормотала, опять вляпавшись в какую-то грязь в потемках:

— Да когда мы уже придем?!

— Топай, топай. В конце тебя ждет горячий душ, еда и, возможно, какая-нибудь обувь. Если повезет.

— Если повезет? А куда мы вообще идем? Почему нельзя официально попросить помощи, ты же следователь!

— Посольство далеко, и прямо перед ним нас и поймают, потому что одинокой девушке в чужой стране действительно больше некуда обратиться за помощью и там тебя будут ждать. Официальные каналы вообще очень плохи тем, что их легко отследить. Не хватало еще нам подергать за хвост местную контрразведку! Так что тихо воспользуемся неофициальными.

— Ну ладно, а почему мы идем по темным подворотням? Неужели тут нет другой дороги? Или это обязательная часть неофициальных каналов — должно быть грязно, темно и противно?

— Интересная идея, — хмыкнул Шешель. — Нет, просто по освещенным улицам ходит местная стража, которая наверняка нами заинтересуется.

— А если нами заинтересуются какие-нибудь грабители? Это что, лучше? — не поняла Чара.

— С ними проще договориться, — заявил Шешель.

— Ты это серьезно сейчас?

— Стражу можно предложить только деньги, а если вдруг попадется честный — то вообще ничего. А против грабителя у меня есть пистолет.

— Думаешь, у него нет?

— Цветочек, ты же умная девочка. Ну как можно настолько прямо и грубо ставить под сомнения достоинства и способности своего кавалера? — с веселым укором протянул Стеван. — Кавалер расстроится, будет переживать, станет только хуже.

— Ты не кавалер, ты мой билет домой. А документы надо проверять!

— Не отходя от кассы, так что ты в любом случае опоздала, — отмахнулся следователь. — Но все же какой потрясающий цинизм в столь юном возрасте! Начинаю думать, что Ралевичу повезло так быстро и легко умереть.

— Я не собиралась его убивать! — возразила Чарген. — Вообще никак — ни быстро, ни медленно.

— Какие твои годы, вы только поженились! — усмехнулся Шешель. — Что, неужели планировала так и жить долго и счастливо с этим… как ты его назвала, индюком?

— Нет, — проворчала она, ощущая, что ступает на очень тонкий лед. — Я надеялась найти вариант получше и тогда развестись. В крайнем случае родить ему наследника, а потом подливать какое-нибудь средство, чтобы отбить всякое желание делить со мной постель.