Марина Светлая - Змееносец

- Как чем? Управляю своим королевством.

- Я не о том. Что вы любите?

- Вам, правда, интересно? – Мишель улыбнулся. – И смеяться не станете?

- Конечно, не стану!

- Мне нравится делать витражи. У меня есть мастерская. Хотя я и провожу в ней не так много времени, как хотелось бы, но мне это очень нравится.

- Витражи? – она представила себе тысячи цветных стекол на окнах, шпили соборов и то невероятное ощущение наполненности, которое испытывала только в детстве, когда сквозь разноцветные осколки проникал солнечный свет, и ей казалось, что нет ничего ближе ее душе, чем это волшебство. – Вы умеете? Необычное у вас хобби!

- В Сен-Дени есть художественная школа. Я бывал там несколько раз, кое-чему меня научили. Иногда я раздумываю над тем, что стоит пригласить к себе кого-нибудь из братьев-мастеров… но дальше дело не идет… Вы, наверное, замерзли, - заговорил он о другом. – Может, стоит вернуться?

- Вернуться? – Мари засмеялась. – Вы соскучились по библиотеке и коробкам? Нет, месье… кстати, как ваша фамилия? Монархам ведь полагается фамилия? Меровинги, Каролинги, Капетинги, Бурбоны, Валуа…

- Де Наве.

- Хорошо, месье де Наве. Хотите на экскурсию в двенадцатый век?

- Как такое возможно? – удивленно спросил Мишель.

- Ну, вы же в двадцать первый как-то попали, а теперь задаете такие вопросы!

Все оказалось очень просто. Даже не потребовалось машины времени. Обошлись старым-добрым Ситроеном и несколькими минутами дороги. Увидев открывшееся взору, Мишель улыбнулся.

Они оказались у церкви Saint-Pierre, расположенной на окраине. Единственное строение Средневековья, сохранившееся в городке. Дата основания Бретиньи-Сюр-Орж была соотнесена с датой освящения главного алтаря церкви. Но самое удивительное в ней – витражи. Бесконечно яркие витражи, какие Мари увидела впервые в раннем детстве во время воскресных служб.

В это воскресенье небольшая площадь перед церковью была опустевшей – служба давно подошла к концу. Мари Легран вышла из машины и, опершись спиной о дверцу, посмотрела на шпиль. Со времени отпевания родителей она здесь не бывала. Когда Мишель подошел к ней, непроизвольно подала ему свою ладонь.

Он взял протянутую ему руку, почтительно поцеловал ее, но, вопреки всему, к чему он был приучен, не отпустил.

- Мы можем зайти внутрь? – спросил Его Величество.

- Почему бы и нет? – улыбнулась она. – В конце концов, это главная достопримечательность нашего городка.

Они так и зашли в церковь рука об руку. Мари безмятежно улыбалась, чувствуя, как жизнь ее, будто в детстве, наполняется волшебством. И как сотнями разноцветных лучей обращается все ее будущее. Или все ее прошлое.

- Вам нравится? – шепотом спросила она, указывая на причудливые продолговатые окна и почти забывая дышать.

- Нравится, - негромко ответил Мишель. Ему нравилось все. Церковь, витражи, прогулка с нею. И ее рука в его руке. Всего за день он, кажется, стал забывать, что совсем чужой в этом мире, что завтра вернется домой. А эта девушка останется здесь навсегда. И через некоторое время все происходящее станет казаться сном. Впрочем, это и сейчас не походило на очевидность.

- Когда я была еще девочкой, я приходила сюда только для того, чтобы посмотреть на цветные стекла… Эту церковь построили в одиннадцатом веке. Витражи, я полагаю, сменили не один раз, но все же… Невероятно, да?

Мишель смотрел не на витражи, а на восторженное лицо Мари. Слушал ее негромкую речь. И терял голову.

- Мне бы очень хотелось показать вам однажды свои витражи. Жаль, что это невозможно, - слегка пожал он ее ладонь.

- Жаль, что это невозможно… - повторила она. – Мне бы хотелось… Мишель… Вы и, правда… оттуда?

Она кивнула на стекла.

- Вы мне не верите? Впрочем, я, пожалуй, и сам бы не верил, окажись на вашем месте. Я, правда, оттуда, - он взглянул на церковные витражи.

- Хорошо, - медленно проговорила она, чувствуя, что все стало просто, - я вам верю. Когда вы вновь попадете туда? Сколько у вас времени?

- Завтра на рассвете все вернется в те места, которым принадлежит, - он снова посмотрел на окна. Солнечный луч пробился сквозь цветное стекло, заиграл радугой по стенам, протянулся к самым ногам Мишеля и Мари и рассыпался на тысячи разноцветных искр. И снова Его Величеству показалось, что он стоит в этой же самой церкви, но восемь столетий назад. И чувствует руку Мари в своей руке. Стало больно смотреть – день оказался неожиданно ярким и резким, каким не был мгновение назад. И, кажется, это уже не ветер, а сам свет шепчет ему знакомым голосом: «Времени не существует, король. Времени нет для тех, кто соединен в веках. Возле тебя твоя королева».

Мишель вздрогнул и резко обернулся. Мари по-прежнему была рядом, только луч погас, и в церкви стало чуть темнее.

- Это значит, что у нас только этот день? – ровно спросила она, проследив за его взглядом. Что-то внутри дрогнуло, сжалось пружиной, и она словно бы освободила себя от сомнений, воспринимая все, как должное. – Только сегодня… Хорошо… Чего бы вам сейчас больше всего хотелось? Все что угодно – я вас отвезу, покажу.

- Благодарю вас, - Мишель отвесил галантный поклон и неожиданно улыбнулся. – Чего бы мне хотелось? Знаю! Покажите мне что-то такое, что я больше никогда и нигде не увижу.

XIII

1185 год, Фенелла

Брат Паулюс Бабенбергский сладко зевнул, потянулся спросонок и, скинув с себя шкуру, сел на тюфяке, который был брошен на пол, и на котором он провел несколько часов сна. Его топчан был занят заявившимся к нему вчера забавным привидением с длинным именем, из которого он помнил только часть – Лиз. А лечь на сундук нетрезвый ум монаху не подсказал. Весь вечер загадочная гостья выясняла, куда она попала, и не менее долго пыталась обнаружить какую-то «дыру». Про это брат понял не очень отчетливо. А утомленная своими безуспешными поисками, далеко за полночь, она заснула, почти рухнув на его постель. И теперь так мило спала, похрапывая, как маленький медвежонок.

Становилось все светлее. Паулюс пригляделся внимательнее, медленно почесал затылок, и в его несколько протрезвевшую голову закралась не менее светлая мысль: девушка, спящая на топчане, не привидение. Он осторожно прикоснулся пальцами к ее руке, лежащей поверх одеяла. Рука была теплой и нежной. И вздрогнул от неожиданности, когда Лиз резко села, широко распахнув глаза. Оглянулась по сторонам, снова смежила веки и откинулась назад, на топчан.

- О, нет… - вяло протянула она, - только не это…

- А что должно быть «это», сестра моя? – спросил Паулюс, поднимаясь, наконец, с пола и убирая тюфяк в сторону.

- Моя комната. С розовыми портьерами и плюшевым медведем у изголовья, - уже живее ответила она, - и никакая я тебе не сестра. Хватит уже!