Марина Светлая - Змееносец

- Что же у вас так все мрачно, магистр? Или мне называть вас дядей? – Мишель откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. – Я ничего не собираюсь разрушать. Ни-че-го. Тем более мир Мари. Завтра на рассвете я вернусь домой, вам это должно быть известно. И все встанет на свои места, разве не так?

Великий магистр побледнел и наклонился, взявшись за подлокотники.

- Я не могу допустить, чтобы вы были вместе, понимаешь ты это? – прошипел он. – Одним своим появлением ты все разрушил! Выбирай: твоя жизнь или ее?

- Не понимаю! – сдерживаясь из последних сил, ответил Мишель.

- Одного из вас я убью с наступлением Змеиного дня, когда все сущее возвращается в те места, которым принадлежит. Выбирай – которого.

- Зачем вам это нужно?

- Затем, что я ненавижу де Наве. И не смогу ненавидеть ее, когда она полюбит тебя.

Мишель криво усмехнулся. Кажется, старик совсем сошел с ума.

- Если вам, правда, так необходима чья-либо смерть, то пусть будет моя, - спокойно сказал он.

Великий магистр побледнел еще сильнее. Открыл было рот, чтобы что-то ответить, но в это мгновение в гостиную впорхнула Мари с подносом. Синий взгляд ее скользнул по обоим мужчинам. И взгляд этот был исполнен любви.

- Чай! – объявила она, поставив поднос на столик.

Маглор Форжерон посмотрел на нее долгим взглядом, а затем медленно заскользил глазами по комнате, остановившись лишь на мгновение – на лице короля Мишеля.

- Мне пора, - проскрежетал он. – Будьте счастливы. Хотя бы сегодня.

- Как пора? Куда? – встрепенулась Мари.

- Уже поздно, и я долго ждал. Не провожайте, пейте чай.

Уже у самого выхода из комнаты Великий магистр обернулся и проговорил прежде, чем покинуть ее:

- Слишком поздно. И слишком долго ждал.

Его Величество не смотрел в сторону ушедшего мага. Он наблюдал за Мари. Она выглядела расстроенной.

- Ты хорошо знаешь своего крестного? – спросил Мишель, взяв со стола чашку.

- Всю жизнь. Он был другом моего папы, - она, и правда, чувствовала себя расстроенной. – Странно, что он ушел, - Мари обернулась к королю. – О чем вы говорили?

- О чем могут говорить два едва знакомых человека? Погода, увлечения… Он же объяснил. Поздно.

Уголки ее губ дрогнули. Пожалуй, Мишель прав.

- Надеюсь, ты не рассказывал ему про витражи? – засмеялась она, обойдя вокруг стола и приблизившись к нему.

- Не успел. А что? Твой крестный не любит витражи? – Мишель поднял на нее голову.

- В нашем веке это звучало бы более чем странно. Тем более что мне хватило ума сказать, что ты актер.

- В вашем веке больше не делают витражей? Я задаю глупые вопросы, наверное.

- Нет. Не глупые, - она улыбнулась и, отважившись, села к нему на руки – решительно и бескомпромиссно, - просто это необычно для двадцать первого века.

- В твоем мире очень много необычного для меня, - негромко сказал Мишель, обняв Мари за талию, и прижался лицом к ее волосам. А потом отпрянул и посмотрел ей прямо в глаза. – И очень многое меня озадачивает.

- Например, это? – спросила она и, запустив пальцы в его шевелюру, поцеловала.

Вряд ли Мишель смог бы решить, озадачивает его это или удивляет непривычностью. Похоже, что Великий магистр прав. Его Величество освоился. Его поцелуй был властным и настойчивым, а движения рук – уверенными и нескромными. У него слишком мало времени, чтобы познать женщину, которая совершенно случайно, по прихоти мэтра Петрунеля, оказалась на его пути.

XXI

1185 год, Фенелла

Брат Паулюс толкнул дверь и медленно зашел в свою комнату. Грустно ему было. Он сел к столу и взял в руки кружку, предложенную сначала Сержу, а потом Барбаре. Никто так и не захотел отведать вина. Вздохнул и поднес ее ко рту.

- А ты можешь хоть день прожить без алкоголя? – поинтересовалась Лиз из угла, в котором он ее, кажется, не заметил. Это даже немного уязвило ее самолюбие – она стояла в одном нижнем белье, все же решив переодеться в необъятное платье, принесенное ей монахом. Чтобы вернуть сутану. А то вдруг все-таки будет свадьба. Хоть какая-нибудь.

Паулюс обернулся и замер. На ощупь поставил кружку обратно на стол. И заикаясь, сказал:

- М.. могу… да. А ты… красивая.

Он подошел к ней и, пробормотав: «Domine Iesu, dimitte…», - притянул ее к себе за талию и впился в губы решительным поцелуем.

Лиз же совершенно искренно полагала, что если она еще не родилась, то секс на второй день знакомства тоже не считается. А если и считается, то, во всяком случае, явно не тем, в чем стоит раскаиваться. Она решительно обвила руками шею своего монаха и… прервала поцелуй, чтобы спросить:

- А тебе точно можно, дорогой?

Снова завладев ее губами, Паулюс промычал в ответ что-то утвердительное. Руки его бесстыдно исследовали различные места на теле девушки, когда в дверь опять постучали.

Лиз снова оторвалась от его губ и, задыхаясь, рыкнула:

- Мerde!

- Сасаt! – одновременно с Лиз рыкнул и Паулюс. Быстро поцеловал ее еще раз и прошептал: - Сундук, дорогая.

- Полудурок пришел, его очередь, - заявила Лиз прежде, чем крышка над ее головой захлопнулась.

Дверь почти сорвалась с петель, и на пороге, как и предполагала гостья святого брата, появился маркиз де Конфьян. Брат Паулюс замер посреди комнаты, сложив руки на груди и глядя исподлобья на заявившегося Скриба.

- Ты совсем обезумел? – сердито спросил монах. – Ты ходил ко мне весь день. Так какого дьявола ты не оставишь меня в покое хотя бы ночью?

Серж рассеянно посмотрел на Паулюса совершенно пустым взглядом, сглотнул, кивнул и молча вышел.

Паулюс пожал плечами, хлопнул дверью и открыл сундук.

- А что так быстро? – спросила Лиз, подняв голову и подперев ее кулачком.

- Сам не понял, - ответил Паулюс, опустившись на колени рядом. – Совсем сошел с ума со своей любовью. Я думал, он к герцогине отправится, а он ко мне заявился. Завтра утром уедет. Станет поспокойнее. Надо будет зайти к нему, попрощаться.

Он потянулся к ее губам. Но Лиз отпрянула.

- Значит, все? Хэппи-энда не будет?

- Чего не будет? – озадаченно переспросил монах.

Лиз перевела взгляд на его приоткрытый рот. Этот «святой брат» сводил ее с ума, как не сводил даже байкер времен ее бунтарской юности, некоторое время числившийся в ухажерах. Облизнула губы. Знала бы она еще вчера утром, что встретит идеального парня в двенадцатом веке. И что идеальный парень будет носить сутану. Однако последнее было скорее пикантным обстоятельством, лишь еще больше возбуждавшим ее.

- Счастливого конца, - пояснила Лиз, высунувшись наполовину из сундука для поцелуя.

В этот момент снова раздался осторожный стук.

- Кто бы это ни был – придушу! – воскликнул брат Паулюс, выслушал протяжный стон девушки, закрыл над ней крышку сундука и рывком открыл дверь.