Стелла Так - Гнев богов [litres]

– Видела их в прошлом году. Пять этажей Аваддона были заперты из-за концерта. Творилось полное безумие, – рассказала я, извиваясь под одеялом.

Вирус тут же повернулся и с трепетом уставился на меня.

– Расскажи мне все! – настаивал он. – Как ты достала билеты?

Я довольно скрестила руки за головой.

– Иногда в том, чтобы быть дочерью шефа, есть и плюсы. Он подарил мне билеты на день рождения. Мэдокс еще методом шантажа выпросил у него два VIP-пропуска, так что мы попали за кулисы. Было просто восхитительно. Мы стояли так близко, что видели, как плещется кровь!

Вирус запищал.

– Их вуду-перформансы просто легендарны! Кого они в тот раз вызывали? Джинна? Демона?

– Инкуба! [9] Инкуб (инкубон, инкубониус, лат . incubus, от incubare, «возлежать сверху») – в средневековых легендах распутный демон, ищущий сексуальных связей с женщинами.

– Круто!

– Да. Все закончилось массовой оргией, и мне пришлось уйти.

Вирус озорно мне подмигнул.

– Чтобы спасти свою девственность?

– Нет, – насмешливо ответила я. – Потому что свела бы вокалиста с ума! Я уже была готова сама запрыгнуть на него. – Вирус откинул голову назад и громко рассмеялся. – А вот Мэдокс… – я захихикала, – он исчез на два дня и потом еще неделю прикладывал к телу упаковки замороженного горошка.

Теперь смеялись уже мы оба, и давящее чувство в моей груди медленно исчезало. Вирус подвинулся ко мне ближе, перевернулся на живот и уперся подбородком в свои руки.

– Расскажи мне еще что-нибудь.

Я тоже повернулась к нему, и мои пальцы чесались от желания убрать с его лица выбившуюся прядь волос. Не успела я и оглянуться, как уже сделала это. Его кожа была мягкой и теплой. Совсем не такой, как у Пиаса.

– Что? – прошептала я.

Ноздри Вируса раздулись, и он почти застенчиво убрал мою руку от своего лба, а затем нежно погладил мои пальцы, отчего у меня по коже побежали мурашки. Приятные мурашки.

– У нас как-то не очень хорошо все началось, – сказал Ви.

Моя бровь тут же поднялась.

– Говори уже дальше, – сухо прокомментировала я.

Вирус поджал губы и вдруг прижался лбом к моей руке.

– Мне очень жаль, что пришлось прибегнуть к таким методам, для реализации своих планов. Ты бы… нет, ты заслужила иного. Мне легко говорить плохо о Пиасе и его действиях, но на самом деле мы с ним весьма похожи. Мы оба крайне бескомпромиссны и мало думаем о чувствах. И о своих, и о чужих. Мне очень жаль, Ворриор. Прости меня за все.

Так. Сначала мне надо откашляться, потому что эмоции взяли верх, и стало трудно дышать.

– Все в порядке. Честно говоря, нужен кто-то, кто сможет время от времени задавать мне взбучку. Мной слишком часто руководят эмоции… – я снова тяжело сглотнула и начала играть с зеленой прядью Вируса. Он оставался неподвижным, как будто внимательно прислушивался к каждому моему слову и анализировал его. Провода на его лбу мягко мерцали, отбрасывая синие, красные и желтые тени на белое постельное белье. – Многие из вас выросли в Олимпе. Ты тоже, верно?

Он кивнул.

– В одном из пригородов, – кивнул он. – Но поверь, не все то золото, что блестит. Иногда мне кажется, что лучше бы я вырос в Аваддоне, как ты. Это сделало бы меня сильнее, подготовило к тому, что было потом.

Я опустила глаза, чтобы не видеть его дружелюбного взгляда.

– Я не сильная, – доверилась ему я. – Все, кто жил в Аваддоне, в какой-то степени сломлены. Я выросла с шестью старшими братьями, и все, все они были несчастны. Иногда, когда сплю, вспоминаю страшные вещи. Если человек в Аваддоне пропадает, никто его не ищет. Потому что он либо уже мертв, либо вернется с похмелья c головой оборотня в руках. Иногда людям кажется, что ад свободнее Олимпа, что он лишен условностей и жесткого этикета. В аду никто не опускает голову от благоговения, когда бог проходит мимо. Там это делают из-за страха потерять ее. Или чего похуже. Было время, – я сухо сглотнула, – когда я думала, что моя жизнь не имеет смысла. Всегда старалась держаться подальше от аваддонских эксцессов, ну, или же Мэдокс старался меня удерживать. Иногда он просто запирал меня в комнате и выпускал, лишь когда вечеринка прекращалась или когда братья уже заканчивали со своими трипами [10] В молодежном сленге этот термин означает измененное состояние человеческого сознания, в котором определенным образом меняется картина окружающей действительности. . Однажды я поссорилась с Афродитой и была так обижена и зла, – по моему телу прошла дрожь от этого воспоминания. Мои сестры тогда просто стояли рядом вместо того, чтобы вмешаться и не позволить ей причинить мне боль. – Она выгнала меня из дома и на три месяца заперла в Аваддоне. У меня случилось что-то вроде короткого замыкания. Братья часто спускались на нижние этажи, которые были известны распространением наркотика, и Мэдокс не хотел, чтобы я ходила туда. И дабы донести до него свою точку зрения, я сломала ему нос, – уголки моего рта дрогнули от этого воспоминания. – Помню, как он небрежно вытирал кровь и смотрел на меня с бесконечной грустью. Он просил меня не делать этот шаг. Не ставить на себе крест из-за пары обид. Чувства излечиваются, а вот сломанная шея – нет.

– И что потом? – Вирус смотрел на меня своими золотыми глазами.

– Я пошла, – прошептала я. – Было все равно, останусь я живой или умру. В шестнадцать моя жизнь уже скатилась на самое дно. Следующие недели я не помню. Наркотик – ужасная штука, которая пробуждала во мне галлюцинации и делала агрессивной. Отдалась своей слабости, а после этого стала холодной, ненавидящей все вокруг и просто отвратительной. Я… отвратительная, – сказала я и прикусила губу.

Еще никто не слышал эту историю, но Вирус… Я чувствовала перед ним свою вину и хотела, чтобы он увидел меня настоящую. Глубоко внутри, со всеми демонами, которые были моей частью.

– В какой-то момент я снова пришла в себя и поняла, что стою по щиколотки в крови. Сначала не поняла, что происходит, пока не услышала крики, – я вздохнула и упала лицом в подушку. – Заметила, что на мне не было свитера. Только странная тряпка, которая больше показывала, чем скрывала, и прямо на моих глаза десятки аваддонцев терзали друг друга. Аиду пришлось эвакуировать этаж, но он ни разу потом и словом об этом не обмолвился. Все равно после этого уже ничто не было как прежде. Они стали меня бояться. Мне было до смерти стыдно. Прежде всего за свои слабости. Когда я проявляю слабость, другим людям приходится страдать. И так всегда. Я на три недели заперла себя в комнате. Три недели не могла спать из-за преследовавших меня кошмаров. Три недели боялась сама себя. С тех пор я больше не могла есть мясо и решила эмоционально отгородиться от окружающих. Поэтому, что бы ты или Пиас ни делали, я буду последней, кто станет это осуждать. Из-за меня наверняка погибло больше людей, чем из-за вас двоих, вместе взятых. И я буду проводить каждый день своей жизни за раскаянием в своей слабости. И спасать людей от богов. Что бы для этого ни потребовалось.