Юлия Цыпленкова - По ту сторону мечты

— Кого? — я обернулась к шаманке.

— Танияр ранен, его кровь. Я чую.

— Кто такой Танияр?

— Уйди, — вместо ответа велела мать. — Уйди, Ашити. Позову.

Насупившись и ворча себе под нос, я ушла в умывальню. Там уселась на пол и закрыла глаза, решив, последовать примеру турыма. Однако зелье и стук в дверь заставили меня вскинуть голову и прислушаться.

— Кладите сюда, — велела Ашит. — И уходите.

— Мы должны знать… — начал неизвестный мне мужчина, но шаманка прервала:

— Узнаешь, когда наступит день. Сейчас идите, Смерть почти нагнала его. Уходите!

И больше никто не спорил. Я слышала шаги нескольких человек, затем скрипнула дверь, сделав на мгновение громче вой ветра, а после снова закрылась, и в доме воцарилась тишина. Ненадолго. Дальше зазвучал хот. Его глухие мерные удары показались мне ударами сердца. Бум… бум… бум… Обряд начался.

Я сидела, прижавшись спиной к стене, и слушала тихий монотонный напев Ашит. Слов было не разобрать, но они и не предназначались для меня. Моя названная мать говорила с Белым Духом, вымаливая у него жизнь для мужчины, который истекал кровью. И только удары хота продолжали оставаться самыми четкими и понятными звуками. Бум. Бум. Бум.

Снаружи продолжал завывать ветер. Он поднимал с земли снег, кружил его в стремительном вихре и снова кидал на землю. Холод, словно громадный коварный змей, полз по стылой земле, отыскивая себе жертву, чтобы накинуться на нее, поглотить и заморозить в своей ненасытной утробе. А где-то там, в этом снежной безумии, шли люди. В их сердцах была тревога за того, кто сейчас лежал в доме шаманки. И Смерть была всё еще где-то поблизости. Но куда она пойдет после того, как Ашит отнимет ее добычу? Быть может, за одним из мужчин, спешивших вернуться в поселение? Или же змей Холод опередит ее и заберет себе тепло живой плоти?

Прикрыв глаза, я облизала вдруг пересохшие губы и начала раскачиваться под звук ударов в хот. Бум. Бум. Бум.

— Беги, охотник, беги, пока не стал дичью, — прошептала я, представляя тех, кто сейчас боролся с обезумевшим ветром.

Не знаю, что говорила Белому Духу Ашит, я по-прежнему не разбирала ее слов, но мотив уловила и теперь мычала его себе под нос, всё более уходя от реальности, жившей своей таинственной жизнью за стенами лихура. Я перестала думать о людях, оставленных в царстве снега и холода, их образы скрыла от меня белая пелена. И о раненом я тоже не думала, ему принадлежали мысли шаманки. И даже к Белому Духу я не взывала, у него сейчас были иные заботы. Я просто плыла по реке из звуков, растворялась в метели, бушевавшей снаружи, таяла, как снег, занесенный на ногах в теплое жилище…

— Ашити…

Я разлепила отяжелевшие веки и короткое мгнвоение смотрела в пронзительные серые глаза, склонившегося надо мной мужчины. Губы его приоткрылись, и я услышала голос, больше похожий на шелест:

— Ашити…

И в этом мгновение я охнула, вдруг осознав, что уже однажды видела это восхитительное лицо. Я моргнула и… очнулась на полу лихура. Никого рядом не было, кроме турыма, уткнувшегося во сне носом мне в бедро. Не знаю, когда он пришел, я не слышала. Я погладила его по еще влажным кудряшкам, и Уруш, издав звук, похожий на тихий скрип, перевернулся брюхом кверху.

— Ашити. Иди ко мне, Ашити.

Это был не Дух, и не греза — меня звала шаманка. Может, и до этого тоже звала, а Создатель мне просто привиделся. Наверное, так… Но это было настолько реально, что полной уверенности так и не появилось. Однако эти мысли я откинула, потому что была нужна своей матери. И я поспешила туда, где меня ждали. А перешагнув порог единственной жилой комнаты, застыла, не в силах отвести взора от того, кто лежал на окровавленном полотнище, окутанный терпким ароматом тлевшей травы в медной плошке.

— Подойди, — велела Ашит. — Возьми таз с теплой водой, налей туда отвар из кувшина и возьми ткань со стола. Еще нож. Я хочу, чтобы ты срезала с него одежду и обтерла.

— Х… хорошо, — запнувшись, ответила я и ощутила, как горло сдавило спазмом.

Прикасаться к израненному телу было страшно и, не скажу, что эта мысль меня обрадовала. Смотреть на раны совсем не хотелось.

— Ашити, время уходит, помоги мне.

Я снова посмотрела на названную мать и направилась к очагу, где в подвешенном на крюк котелке, нагрелась вода. Выполнив всё, что велела шаманка, я вернулась к мужчине, чьи волосы были бы такими же белоснежными, как у меня, если бы пряди не почернели от пропитавшей их крови.

— Срежь с него одежду, — намного мягче, чем раньше, произнесла Ашит. — Срезай осторожно, но не медли. Я с трудом удерживаю его душу. Помоги мне, дочь.

И я принялась за дело. С одеждой я справилась быстро, это оказалось не так сложно, и не настолько противно, как мне думалось. Ашит вновь ударила в хот и неспешно пошла по кругу. От каждого ее шага костяные пластины, нашитые на головной убор, тихонько постукивали друг о друга, и это отвлекло от мыслей о ранах. И обмывать раненого я начала для того, чтобы избавиться от тошнотворного запаха крови. Он витал в воздухе, перебивая аромат трав. Подавлял и вселял первобытный ужас перед смертью.

Шаманка продолжала свою монотонную песнь, но, даже оказавшись рядом, я не понимала того, что она говорит. Язык был иным, и я была уверена, что он намного древней того, на котором мы разговариваем. Язык богов, так сказала однажды Ашит, когда я спросила ее, как она беседует с Создателем. И теперь я знала как.

Смочив тряпку, я коснулась ею мужского лица. Бережно провела по щеке, затем по второй и замерла, рассматривая Танияра, о котором не знала ровным счетом ничего, кроме того, что он умирал у меня на глазах. Он был молод, крепок и бледен до синевы. Невозможно было понять, хорош он собой, или нет. Мужчина тяжело дышал, хрипло и прерывисто. Казалось, еще мгновение, и его грудь замрет, больше не в силах принимать в себя воздух.

— Танияр, — прошептала я, смакуя его имя.

Веки его дрогнули, и взгляд мутных глаз остановился на мне. Я некоторое время смотрела на него, после протянула руку, поддавшись порыву, провела ладонью по щеке и охнула, когда он сжал мое запястье. Рука Танияра оказалась неожиданно сильной для того, кто стоял в шаге от края своей могилы. Он не позволил мне убрать ладонь, и она осталась прижатой к его лицу.

— Кто ты? — хрипло спросил мужчина.

— Ашити, — ответила я.

— Ашити… — повторил Танияр, и пальцы его разжались.

Рука, ослабев, скользнула на пол и больше не поднималась. Глаза закатились, веки смежились, и я даже вздохнула с облегчением. После этого снова смочила тряпку и продолжила свое дело, время от времени поглядывая на лицо мужчины, однако глаза его больше не открывались.

— Я поменяю воду, — сказала я шаманке, но она меня не услышала, продолжая свое пение.