Марина Эльденберт - Прыжок в бездну

Я на миг опешила, а после просто рванулась к нему, намереваясь как следует врезать кулаками по его груди. Он перехватил меня раньше, чем я успела это сделать, перехватил и дернул на себя, и я впилась злым поцелуем в его губы. Хотя по-хорошему стоило сказать — укусила, во рту мгновенно полыхнуло металлическим привкусом, и в то же мгновение полыхнули его глаза и харргалахт. Его ладонь сжалась на моих волосах, горячие пальцы продолжением скользнули по шее. Я потерялась в этой странной, грубой и злой ласке, падая в нее и вцепляясь пальцами в его плечи, — до боли, до прерванного судорожного вздоха, когда по губам скользнул холодный воздух.

В этот момент флайс задергался как неисправная стиральная машинка на максимальных оборотах, и я поняла, что попросту лежу на приборной панели. Или сижу на коленях у Бена, но одно другого не отменяло, просто его рука впечаталась в схему запуска, а схему блокировки движения он еще не отключил.

Эти мысли вторглись в мое сознание поверх чувственных прикосновений — мои руки все еще на его плечах, взгляд упирается не то в его кровоточащую губу, не то в бешено бьющуюся на виске жилку. Сейчас я поняла, что избегаю смотреть ему в глаза, и в сознании почему-то мелькнуло: «Это больше не повторится».

Я проглотила эти слова вместе со вздохом и все-таки посмотрела прямо. В упор.

В горящую истинным огнем радужку с раскрывшимися вертикальными зрачками.

— Что, Лаура? — хрипло спросил он. — Куда побежишь теперь?

— Никуда.

Я снова глубоко вздохнула и осторожно перебралась на свое сиденье. Сердце все еще бешено колотилось, дыхание сбивалось.

— У меня вещи там, — сказала я. — Наверху. Все. Сумка, ключи…

Телефон не считается, его можно просто выкинуть.

— И платье не мое.

— За вещами схожу, — ответил Бен. — А ты сиди здесь.

— А давай ты не будешь говорить мне, что я должна делать?

— Принято. Останешься здесь или пойдешь со мной?

— Останусь, — сказала я.

У меня не было ни малейшего желания с ним куда-то идти. Особенно после того, что случилось. Особенно после того, как горели его прикосновения на шее… Как будто его ладонь до сих пор касалась кожи, а пальцы повторяли изгиб.

Ну и обуви у меня не было. Да.

На этой мысли я откинулась на спинку и закрыла глаза, считая про себя виарчиков, а когда Бен вернулся — открылась задняя дверца и он скинул на сиденье все, что осталось в фотостудии, запоздало вспомнила:

— Платье…

— Оно теперь твое.

Мне кажется, все, что со мной происходит, — это не моя жизнь. Что я просто наблюдаю со стороны, как какая-то незнакомая женщина живет за меня, и, наверное, это даже не странно. После того, как все перевернулось с ног на голову.

— Нет, — говорю жестко.

— Что — нет? — На этот раз Бен не позволяет дверце захлопнуться, резко тянет ее вниз. Закрывается она со щелчком, а в следующий миг уже тихонько взрыкивает мотор.

— Нет, ты не будешь покупать мне платья.

— Давай ты не будешь мне говорить, что я должен делать?

Он возвращает мне мои же слова, но кто бы знал, как это сейчас бесит. Бесит как никогда!

— Ты мне никто, — говорю я. — И я не принимаю такие дорогие подарки.

— Никто, — повторяет он, и в салоне становится еще жарче.

Это странное чувство — рядом с Торном я постоянно мерзла, а с ним — все время горю. Нормальное положение дел для меня совсем не предусмотрено?

— Мы ничего не должны друг другу, — напоминаю я, чтобы смягчить последнюю фразу. — И харргалахт только на время…

Я закусываю губу, чтобы не сказать «моей беременности».

— Да, я в курсе, что ты любишь всех использовать, Лаура.

— Что?!

Я что, только что решила, что с ним можно говорить нормально?!

— Ты окончательно рехнулся? — спрашиваю я. — С какой радости ты мне вообще все это говоришь?!

Бен не отвечает, а я за нашей перепалкой даже не заметила, как он вывел флайс по воздушному рукаву наверх. Огни Мериужа рассыпаются вокруг нас, я смотрю на него, а он — на дорогу.

Может, так действительно будет лучше.

Я разворачиваюсь и тянусь за сумкой. Мне даже удается ее взять с заднего сиденья, но в этот момент раздается резкий сигнал, флайс тормозит, и сумка плюхается на пол. Ее нехитрое содержимое высыпается мне под ноги.

— Наблов урод! — Бен смотрит на флайс, который мы облетаем.

Машина просто зависла на аэромагистрали: это нововведение по всему миру. Когда нарушаешь правила, тебя блокирует на месте до прибытия полиции. Это какая-то супернавороченная технология, которая зашивается во все флайсы без исключения по требованию Мирового сообщества.

— Я помогу. — Он наклоняется и, разумеется, первым поднимает мой телефон в трещинку. — Это что?

— Это Гринни.

— Гринни? — Бен опять переключается на дорогу.

— Да, ей не понравился звонок.

— Понятно.

Что там ему понятно, я не уточняю, две упаковки — одну с сипроновыми платочками, другую с влажными, помаду, расческу, карточки и документы, ключи я собираю уже сама. К счастью, Бен больше помогать не стремится, очевидно, понимая, что в следующий раз застрять можем уже мы.

Наши отношения не то чтобы странные, я вообще не представляю, как их можно назвать. Поэтому предпочитаю молчать и думать о том, что мне делать дальше. Моя тысяча, судя по всему, накрылась задницей дракона. И это даже не образное выражение, потому что дракон, который накрыл ее, сейчас сидит рядом со мной и управляет флайсом. Другое дело, что этот дракон считает такое возможным, а еще он считает, что вполне может сам меня прокормить.

Что нужно мне — так это определиться со своим к нему отношением, но я не могу.

У меня такой полнейший раздрай в голове и в сердце, что сейчас я могу только есть рогалики и искать работу. Завтра позвоню Лари и узнаю, получилось ли хоть что-то, хоть какие-то снимки, и сколько она готова мне за них заплатить. Потому что если снимки получились и она хочет их использовать — на них все-таки я, а это уже плюс.

— Ты говорил, что занят сегодня. — Хочется уже хоть что-то сказать, чтобы нарушить эту давящую тишину.

— Ты еще не поняла, Лаура? Для тебя я свободен всегда.

Да он издевается!

— Ты сейчас так пошутил?

— Решай сама.

Точно издевается!

Я обещаю себе молчать и молчу. Ровно до той минуты, пока мы не садимся на парковке возле моего дома, а Бен не пытается взять меня на руки.

— Я умею ходить, — сообщаю я.

— Правда? — хмыкает он. Тем не менее достает мои ботинки и, прежде чем я успеваю что-то сказать, опускается рядом со мной.

Степень моего очешуения достигает каких-то совершенно невиданных высот, когда он надевает ботинок мне на ногу, скользя пальцами вдоль кромки молнии. И то же самое проделывает со вторым. После чего набрасывает мне на плечи мою куртку, а свою оставляет во флайсе.