Марина Эльденберт - Прыжок в бездну

— Не боишься замерзнуть? — интересуюсь я.

— Мне это не грозит.

Я слегка подметаю платьем не совсем чистую улицу, и, заметив мой взгляд, Бен забирает у меня сумку. Он несет одежду, в которой я ехала в студию, но сумка — это уже перебор. Я пытаюсь отнять, но он заводит руку за спину.

— С другой стороны, я могу помочь тебе задрать платье.

Пару секунд я смотрю на него, потом подхватываю юбку.

— Иди в задницу, Бен.

— Не скажу, что я сторонник такого, но если ты настаиваешь…

Мне снова хочется его треснуть, но вместо этого я начинаю смеяться. Я просто смеюсь так, что из глаз текут слезы, а он идет рядом с совершенно непроницаемым выражением лица. Интересно, лицо в стиле Баррета Крэйна [2] Главный герой популярной кинофраншизы о приключениях секретного агента. — это визитная карточка всех иртханов?

— Мне надо погулять с Гринни, — говорю я, когда мы поднимаемся на лифте. — Но сначала переодеться. Подождешь?

— Тебе надо в душ. Греться, — отвечает он и, стоит мне открыть дверь, свистит.

Гринни вылетает к нему лазерным лучом.

К нему!

Минуя меня. А он уже подхватывает шлейку и надевает ее на убившее мой телефон чудовище.

Сопротивляться, возражать, спорить у меня просто нет сил, поэтому я действительно иду в душ. Включаю воду погорячее, чувствую, как с каждой минутой меня все больше клонит в сон.

Я заворачиваюсь в полотенце, отжимаю волосы и думаю, что надо переодеться к приходу Бена. Но пара минут у меня же есть, чтобы полежать? Эта мысль мелькает и растворяется в приятной, убаюкивающей темноте.

— Ты моя, — произносит он, и голос сладким ядом бежит по венам.

Я знаю, что это неправда, просто знаю, но очнуться от этого наваждения не могу. Просто не могу, особенно сейчас, когда его ладони на моих скулах. Этот жест — собственнический, властный, и от прикосновения веет отнюдь не нежностью. Силой, жесткостью, холодом, но этот холод, втекая в меня, разогревает тело и сердце так, как не способно никакое другое пламя.

— Мы больше не вместе, — отвечаю я.

Кладу ладони на его запястья, чтобы отстраниться, но отстраниться не получается: Торн не позволяет.

— Мы всегда будем вместе, Лаура. Где бы ты ни была. Где бы ни был я. Твоя жизнь — это моя жизнь. И когда наш ребенок родится, я буду рядом.

Я не успеваю возразить, не успеваю отпрянуть, он наклоняется и целует меня. Так, как целует только он: с силой, с яростным, жестким напором, так безумно, так умопомрачительно сладко до сбившегося, как от порыва ветра во время Ледяной волны, дыхания.

Я схожу с ума, теряюсь, падаю.

В его руки, в эти жесткие прикосновения, в этот поцелуй. Чтобы открыть глаза здесь, в реальности. В Рагране.

По щекам текут слезы, и я уже не пытаюсь их сдерживать. Всхлипываю раз, другой, третий, а потом поворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку. Я плачу как маленькая девочка, которой это запрещают — тихо, почти без всхлипов, кусая губы. Как будто кто-то может это слышать на самом деле. Здесь даже Гринни — и той нет, вероятно, заснула где-нибудь в другом месте.

«Ты моя».

«Твоя жизнь — это моя жизнь. И когда наш ребенок родится, я буду рядом».

Должно быть, я окончательно сошла с ума. Или сойду, если буду продолжать в том же духе.

Совершенно не стесняясь (кого тут стесняться-то, кроме себя самой), вытираю слезы руками, убираю волосы за спину и сажусь.

Вспоминаю о том, что произошло вчера, хмурюсь. Отбрасываю одеяло и тут же с визгом накрываюсь обратно. В том, что я голая, сомнений нет. Равно как и в том, что я вчера упала на кровать в полотенце. Полотенца, к слову, поблизости тоже не наблюдается, а это значит, что кто-то должен был меня развернуть и засунуть под одеяло. При мысли об этом я стремительно краснею, потом бледнею, потом опять краснею.

Бен!

У него вообще тормоза есть? Или ему совершенно без разницы, что я говорю?!

На этой мысли я заворачиваюсь в одеяло (тоже непонятно зачем), поднимаюсь и иду в душ. Мне нужно в душ, чтобы что-нибудь не разбить! Потому что позвонить Бену (или даже написать) по-быстрому не получится. А очень хочется! Мне очень хочется сказать ему все, что я думаю, вот прямо сейчас!

Ладно, я могу подождать.

По крайней мере, пока не куплю себе новый, самый дешевый смартфон.

А после этого…

Я резким рывком распахиваю дверь и замираю на пороге: в ванной парит, зеркало запотело, напротив него стоит Бен.

И он тоже абсолютно голый.

Все мысли вылетают у меня из головы. Впрочем, не уверена, что они там были минуту назад, или сколько там времени прошло, когда я зашла в ванную?

— Доброе утро, — сообщает он.

А я вылетаю из ванной раньше, чем успеваю вдохнуть. В спальне это тоже не получается, у меня перед глазами стоит пар из душевой кабины и рельефные мышцы. И, скажем так, не только рельефные и не только мышцы. Кое-что пониже тоже. Кое-что… таких внушительных размеров. И задница. Задница у него просто потрясающая.

Потрясающе!

Я беременна от Торна, и я рассматриваю задницу Бена.

Думаю о том, какая она потрясающая.

Даже думать не хочу о том, что будет дальше!

— Ты так быстро убежала, что я даже не успел спросить, что ты будешь на завтрак, — сообщает он. К счастью, сейчас у него на бедрах полотенце.

— Ты где ночевал? — уточняю я.

— С Гринни на диване. Полночи отплевывался от шерсти, так что цени.

— Ценить — что? — интересуюсь я.

— То, что я не стал посягать на твою честь. К слову, очень хотелось.

То, что ему хотелось, я даже не сомневаюсь. Особенно учитывая, что это «хотелось» под полотенцем до сих пор выпирает.

— Бен, может, тебе еще раз в душ сходить? — спрашиваю, сложив руки на груди. Понимаю, что одеяло ползет вниз, едва успеваю его подхватить, а он откровенно хохочет. Просто ржет, как дрангхатри, парнокопытное, чтоб его!

— Ты всерьез считаешь, что это допустимо?! — Я смотрю ему прямо в глаза. — Вот то, что ты сейчас творишь?

— Учитывая, что я тебя раздел и засунул под теплое одеяло, чтобы ты не простыла, — да. Я считаю, что это допустимо. Так что переставай строить из себя женщину из прошлого века и скажи мне уже, что ты хочешь на завтрак.

— Рогалики, — сообщаю раньше, чем успеваю себя остановить. — И кофе.

— Рогалики с чем?

— С сыром и ломтиками фруктов.

— Ладно, разберемся.

Бен выходит, оставив меня одну, а я глубоко вздыхаю и опускаюсь на кровать. Это больше похоже на помешательство — как вообще такое возможно? Мне снятся сны о Торне, а реагирую я на Бена. Причем реагирую весьма однозначно. Даже под одеяло не надо заглядывать, чтобы понять, что соски стали тугими и что до безумия хочется к ним прикоснуться. Мне вообще хочется секса.

Просто до одури. Это нормально?

Будь я просто беременна, то есть не от Торна, я могла бы сходить в женскую консультацию и помимо всяких обследований задать этот вопрос, но я не могу. Спрашивать у Бена, нормально ли это… ну нет, к такому жизнь меня не готовила, и я вообще как-то даже не представляю, чем это закончится.