Слушая Таю - Холивар

Я открыла сообщение от соседки, она всегда присылал более менее адекватные поздравления, там был черный большой кот с розой и цитата из Булгакова о любви и участи того, кто любит, не долго думая, я переслала эту картинку маме.

Я хотела еще отправить пару сообщений подругам, но вспомнила о предупреждении ничего не читать сегодня, и потому просто посмотрела от кого пришли поздравления и закрыла WhatsApp.

Не уверенная мысль о том, что надо бы глянуть хоть одним глазком новости в Яндексе посетила меня, но предполагая какой эмоциональный шлейф они за собой оставят, я отбросила эту идею.

«Да и нельзя ж ничего читать» – с облегчением подумала я.

«Так, ладно, что дальше делать? Ну пить и есть пока не хочу, о, пойду-ка искупаюсь».

Я направилась в душ. Долго-долго терла себя мочалкой, пару раз намыливала и смывала шампунь с волос. «Я так даже перед свадьбой не купалась», – вдруг подумалось мне.

Потом, завернувшись в огромное махровое полотенце, я вышла из ванны и, оставляя мокрые следы на полу, на носочках пробежала в спальню.

На часах было всего лишь 11.38.

Я знала об этом свойстве времени: когда нечем заняться, а хуже еще, когда чего-то ждешь, время начинает просто прилипать к воздуху. Оно становится медленным, тяжелым и неповоротливым.

Так было и сейчас. 11.38.

Высушила волосы, уложила, сделала маску.

11.56 «Всего лишь восемнадцать минут прошло, чертово липучее время! Ни есть, ни пить, ничего не делать до самой ночи – да я с ума сойду!»

Я легла на кровать, передо мной, на стене висели большие часы фирмы Мado с божьими коровками на стрелках и циферблате. Подарок мамы на одно из моих дней рождений.

Она коллекционировала часы, в одной из ее комнат настольных, настенных, и даже напольных экземпляров было столько, что в каком-то из журналов «Я покупаю» за 2018 год была даже целая статья, посвященная моей маме и ее коллекции времени.

«Нет! через полчаса эти коровки меня взбесят своей заторможенностью, уберу-ка я этот дорогой подарок от греха подальше!»

Я встала на кровать, дотянулась до часов, они оказались тяжелее, чем я думала, аккуратно сняла их со стены и положила циферблатом вниз, на тумбочку. Вернувшись в свое исходное положение и посмотрев на пустую стену, я почувствовала облегчение.

Ну что ж, не часто человек 21 века остается один на один с собой. Кроме мыслей и воспоминаний мне больше нечем было себя занять. Непривычное занятие, если честно.

Я в последний раз посмотрела на экран телефона (время – 12.01) потом поставила на беззвучный режим и закинула мой старый добрый айфончик под кровать. "Чтоб не искушал!"

Мама сегодня звонить не будет. Мы вчера долго общались по телефону. Я пыталась ее, впрочем, как мне кажется, безуспешно, убедить, что улетаю на несколько дней в Турцию, к Мире.

Это моя подруга детства, мама хорошо к ней относится, знает ее историю про фиктивный брак с турком, знает, что я иногда летаю к ней, на ее съемную мини-виллу попить раки и насладиться подобием пиде в Мирином исполнении. И поэтому всякий раз, когда мне нужно слиться со всех радаров, история с поездкой к Мире выручает. (Не, ну я и правда к ней частенько летаю, особенно когда мили халявные накапливаются).

Мама. Мама. Мне почти 33 года, но многие говорят, что я все еще нахожусь под ее колпаком. Нет. Тут другое. Когда умер папа, она осталась одна в нашем большом доме. С новым ремонтом в зале, с огромной коллекцией дорогих часов в гостиной, с наконец-то выветрившейся от табачного дыма кухней, но одна, совсем одна.

Мне было жаль ее, хотя она и стойко держалась, и ни разу после похорон не заплакала и не заговорила со мной об отце. Я хотела ей помочь, поддержать как-то, но ничего разумней не придумала, чем пожертвовать своими интересами, временем и правом на личную жизнь.

Моя подруга – психолог, говорит, что я не должна ее спасать таким образом и я не помогаю ей, а наоборот разрушаю своей жалостью. Она могла бы направить внимание на свою жизнь, и в этом было бы больше пользы.

Возможно, но видимо, после моего неудачного замужества, я нуждалась в ней ни меньше чем, она во мне. И мы обе, такой больной заботой друг о друге, не давали голодному одиночеству, поджидавшему ночи в углах наших с ней домов и квартир, окончательно пробраться в наши стойкие, но хрупкие сердца.

***

Я сама не заметила, как провались в сон. Какие-то образы всплывали и тут же растворялись в моем сознании.

Вот я, будто бы опять в парке, опять фата, белое неудобное платье, опять сильный ветер и мама, говорит, что это плохой знак. И тут же все расплывается, и будто в «сюите» Кандинского, краски на холсте изгибаются, образуя невнятные неяркие образы.

Потом вновь проступает четкость, и папа просит меня вернуться домой, показывает какие-то газеты с напечатанными в них моими рассказами, я не слушаю его и смотрю вперед, а там, за его спиной раскинулась Красная площадь. Я вижу Храм Василия Блаженного с его игрушечными куполами, такими яркими и будто сделанными из зефира и пастилы. Я смотрю на Москву, даже не на Москву, а на ощущения Москвы, но при этом понимаю, что коснуться ничего из того что я вижу уже не смогу. Папа что-то рассказывает и рассказывает… я просыпаюсь.

Уже настал день. Яркий и опять оптимистичный свет весеннего солнца призывал к действиям.

«Главное было перешагнуть порог в час дня, потом уже время пойдет быстрее».

Я знала об этой, подмеченной мною еще со студенческих времен, штуки.

С утра до часу – время очень медленное (ну, это если контролируешь его), после часа дня и до шести – двигается значительно быстрее, а с шести и до девяти – пролетает практически незаметно.

Я перевернула часы с божьими коровками – начало второго. Есть уже хотелось, прям очень, но даже больше чем есть хотелось пить.

Я посмотрела в сторону кухни. Кофе машина поблескивала своими гранями и будто дразнила меня своим предназначением. Она знала, что чудесный, волшебный, крепкий, ароматный, божественный кофе, рождавшийся в недрах ее механизмов, был для меня сродни первому глотку воздуха после сна.

Я иногда даже не разговаривала с Лешей ( когда мы еще жили вместе) пока не выпивала свой утренний латте. И поэтому сейчас она, моя старая кофейная подруга, прошедшая со мной уже столько всего, стояла молча на кухонном столе и испытывающее ждала, выдержу я или нет.

«Да, знаете что, еще неизвестно случится там что-нибудь или нет. А я уже, как дура, приняла этот обед молчания и голодания! Там же не так категорично написано про питье. Голод я могу победить, но тягу к кофе…Что будет от одной-двух чашечек латте?»

Я знала, что все равно смогу убедить сама себя в необходимости кофепития, найду необходимые аргументы, и часом раньше или часом позже, но сорвусь.