Вадим Кучеренко - Человэльф

– Весь день твой услаждают слух

И музыка и пение.

Но ты меня, мой милый друг,

Отвергла тем не менее.

Одну надежду я таю,

Что, как жестока ты ни будь,

Любовь несчастную мою

Вознаградишь когда-нибудь!

Пусть ты глуха к моим мольбам,

Мучительница милая,

Твоим зеленым рукавам

Послушен до могилы я.

Твоим зеленым рукавам

Я жизнь безропотно отдам.

Зеленые, словно весною трава,

Зеленые рукава!

Арлайн пела, Фергюс наигрывал мелодию, и сама природа затихала, роняя с небес на землю слезы печали и надежды.

Но печаль была недолгой. Как только заканчивалась песня, она растворялась в волнующем кровь и воображение танце. Многие эльфы прекрасные танцоры, но Фергюс и Арлайн превосходили всех. Они танцевали под луной, а в безлунные ночи – в отблесках костра, и если шел дождь, то под дождем, подставляя разгоряченные лица его живительной влаге. Они часто встречали восход солнца на вершине холма острова Эйлин Мор, с которой можно было увидеть, казалось им, весь мир. Тот самый мир, в котором им предстояло прожить долгую счастливую жизнь, полную радостных дней и не менее радостных ночей.

Так прошло много лет. Они выросли, детские грезы приобрели зримые очертания, неопределенные желания воплотились в осознанные мысли. Подошло время для семьи и детей. Но незадолго до того, как они должны были соединить две свои жизни в одну, на остров Эйлин Мор пришли люди. Они приступили к строительству маяка.

Само по себе это событие имело мало влияния на планы, которые вынашивали семейства Фергюса и Арлайн в отношении их будущего. Фергюс тогда еще не был политическим деятелем и признанным вождем своего народа. Он был молодым любящим эльфом, который мечтал о свадьбе с Арлайн. И Арлайн тоже мечтала об этом – до того дня, когда она встретила Джека, который работал простым плотником на маяке и был человеком.

Джек был отчаянно рыж, как осеннее солнце, весел, как певчий дрозд, и дерзок, словно в него при рождении вселилась ватага бесенят. Он был высоким, на голову возвышаясь над другими людьми, которые в росте превосходили эльфов. Он был неустрашимым. И когда он однажды ночью, скучая и мучаясь бессонницей, пришел на берег моря и встретил Арлайн, то не испугался, хотя и знал, что на острове нет женщин. Он заговорил с ней. А замолчав, обнял и поцеловал. И Арлайн не только не воспротивилась этому и не разгневалась, но даже ответила на его поцелуй. Ей было приятно. Почти так же, как с Фергюсом… Но по-другому. Такого чувства она еще никогда не испытывала, и даже не догадывалась, что оно возможно. Ее как будто омыла теплая ласковая волна, с головы до ног, приподняла над землей и приблизила к луне, которая снисходительно наблюдала за ними с небес. А небо стало вдруг таким прозрачным, что были видны мириады звезд, которые раньше скрывала бесконечность пространства…

Арлайн была влюблена в Фергюса с детства, а Джека она полюбила, будучи уже взрослой женщиной-эльфийкой. И эта новая и нежданно вспыхнувшая любовь затмила былую, привычную, влюбленность, как нашедшая на солнце луна. Арлайн забыла обо всем, что связывало ее с Фергюсом. Презрев их прошлое и будущее, она начала жить настоящим, которое казалось ей прекрасным и вечным.

Фергюс узнал о ее измене от других эльфов. Сама Арлайн избегала встреч с ним. Он тоже не захотел преследовать ее своей любовью. Но перестал улыбаться, взгляд его померк, под глазами легли тени от бессонных ночей. Он как будто в один день состарился на сто лет.

Они жили рядом, на одной планете, но как будто в иных измерениях.

Арлайн вернулась к Фергюсу всего на одну ночь, перед тем как покинуть остров. Маяк был построен, и Джек возвращался домой. Арлайн решила уйти с ним. Но перед этим она пожелала проститься с былым возлюбленным, который должен был стать ее судьбой, а стал вечным угрызением совести.

Фергюс незрячими глазами смотрел на закат окровавленного солнца, когда к нему неслышными шагами подошла Арлайн. Она расслышала, как он шепчет:

– За что, за что, моя любовь,

За что меня сгубила ты?

Неужто не припомнишь вновь

Того, кого забыла ты?

Это были слова той песни, которую она когда-то напевала под звуки его волынки. Арлайн не смогла сдержать слез.

Фергюс услышал ее печальный вздох и обернулся. В его глазах она прочитала немой вопрос, но вместо ответа приникла к его губам в долгом прощальном поцелуе. Ее била дрожь, но не от холода. Она словно умоляла согреть ее. И Фергюс не смог противостоять. Он обнял ее и почувствовал, какой она вдруг стала мягкой и нежной, словно облако. И тогда он вошел в нее и слился с нею, и они стали единым целым. И это длилось целую вечность, прекрасную и мучительную для обоих.

Арлайн ушла незадолго до рассвета.

После той ночи они уже никогда не виделись. Фергюс окунулся с головой в политику, и со временем занял подобающее ему место в Совете ХIII. А Арлайн… Она бесследно затерялась в мире людей, словно крохотная песчинка на берегу океана. Быть может, Фергюс, воспользовавшись своей неограниченной властью, и мог бы найти ее. Но он не искал, запретив себе даже думать о ней…

Борис умер. И почувствовал необыкновенное спокойствие, поистине неземную умиротворенность. Его перестали терзать тревоги и печали, неотделимые от человеческого существования, и даже страх смерти впервые и навсегда покинул его. Каким-то неведомым образом он знал – то, что его ожидает, прекрасно, как всякое начало. Он словно снова стал ребенком, но только это было в другом мире. В том, где он должен был встретиться с мамой, папой и бабушкой, по которым он отчаянно скучал, а иногда, по ночам, даже плакал, уткнувшись лицом в подушку…

Возможно, продлись этот сон, Борис и в самом деле умер бы, не проснувшись. Но внезапно чуткую предрассветную тишину, будто рев сигнальной сирены, которую издают маяки в туман, нарушил звонок мобильного телефона. Борис вздрогнул и открыл глаза. Ощущение покоя еще какое-то мгновение не оставляло его. Но снова грубо рявкнул телефон, и оно исчезло, словно перепуганный призрак.

Сумерки короткой летней ночи за окном посветлели, предвещая скорый рассвет. Побледнели разноцветные огни, окрашивающие телевизионную башню на сопке Орлиное гнездо в зеленые, красные и фиолетовые цвета. Было душно, несмотря на приоткрытое окно. Где-то в отдалении робко прошелестели шины по асфальту. Могло показаться, что автомобиль крадучись, словно неверный муж, возвращался домой переулками после весело проведенной ночи, удовлетворенный, но виноватый.

Обычно мелодичный, в этот ранний час звонок ввинчивался в мозг как ржавый шуруп, требуя и настаивая. Мобильник, среди прочего хлама, лежал на прикроватной тумбочке, куда Борис имел обыкновение класть его на ночь. Усилием воли Борис преодолел искушение запустить трубкой в стену, чтобы тот заткнулся. Вместо этого он провел пальцем по мерцающему зеленовато-мертвенным светом табло, с содроганием чувствуя, какое оно шероховатое и скользкое на ощупь, словно змеиная кожа. Он всегда считал, что при других обстоятельствах мог бы прожить без мобильного телефона, как и без руки, или ноги, или одного глаза, будь он инвалидом с рождения. Но если ты родился с конечностями и двумя глазами, то не стоит даже пытаться изображать из себя калеку, уж очень это утомительно. Разумеется, это была метафора, подразумевающая реалии современной жизни большого города.