Елена Филиппова - Колыбельная для жизни

– Да, там. На блошином рынке… в понедельник. По краю каёмочка золотая, смылась в посудомоечной машинке, а здесь – золото!

Фрося покрутила у виска, Паша подмигнула.

– В Ницце, значит. Уж не на «Штандарте» ли с царём-батюшкой ходила?

Девушки рассмеялись.

– А где остальные? – Виолетта показала на рюмки.

– Кто остальные? – не поняла барыня и оглянулась по сторонам.

– Побились, – встряла Фрося.

– Пошла вон! Совсем вас распустила! – прикрикнула Бриллиантова.

– А что, неправду говорю? – обиделась Фрося. – На ваших именинах всё и побили, в стены кидали, проверяли, бьются аль нет? Одна пара только и выжила.

Авдотья бросила в прислугу куском телятины. Виолетта подумала, я сошла с ума?

И вдруг всё исчезло. Писательница стояла посреди своей гостиной в три окна и хлопала глазами. Спохватилась, побежала, осмотрела комнаты, увидала свою кровать и облегчённо выдохнула.

– А это что?!

Поднос с телятиной, икрой, каперсами, двумя рюмками с блошиного рынка Ниццы стоял на подоконнике. Виолетта схватила рюмку и стала рассматривать. Золото! Не отмыто в посудомойке? Она взялась за кусок телятины, понюхала.

– А, так это строители вчера!

Ага, три узбека и прораб ели доширак… И воду из крана пили.

– Ви врач? – на её недоумение – «есть же питьевая из бутыли».

Это не мои рюмки, я свои ещё не распаковала! Виви схватилась за голову.

Не будем забывать, она писательница. А они все немного нездешние.

– Побегу к Цветочку, всё ей расскажу.

Подруга Виви жила в соседнем подъезде того же дома номер восемь, по улице Пушкинской. Это очень заразительно, покупать квартиры в Центре, в Old town, поверьте. Обе с приветом, им есть о чём поговорить.

– Что это ты так запыхалась? – Жизель лила воду в засохшую герань. – Йогой надо, милая, заниматься, плюс пробежки.

Цветочек считала себя опекуншей писательницы, хотя была младше Виви на два года.

– У меня сейчас видение было, я стукнулась головой и увидала Авдотью Бриллиантову.

Надо сказать, перед покупкой квартир на улице Пушкинской подруги тщательно изучили историю. Читай, подноготную. Вот что выяснили. Домом с середины девятнадцатого века и почти до самой революции владела семья Бриллиантовых. Филипп Модестович, богатей и заводчик, уважаемый в Ростове-на-Дону, за дела брался с размахом, из всего извлекал прибыль.

Город насчитывал четырнадцать улиц, шесть продольных, восемь поперечных и шестьдесят безымянных переулков. На одной из шести продольных, Кузнецкой (будущей Пушкинской), и стоял дом номер восемь. Улица разрасталась, как грибы в дождь. А в семье Филиппа Модестовича всё ждали жениха для единственной дочери Наташи. Дурнушка из дурнушек, гласило предание.

Наташа засиделась в девках. К миллиону приданого Филипп Модестович добавил ещё двести тысяч, да всё без толку. Бриллиантов время-то своё опережал, но тут был совершенно бессилен, Наташа чахла, как герань на подоконнике у Цветочка.

– Как тебя Авдотью видела, платье синее, бархатное, до пола, сама широкая, красивая. А служанка её, Фрося, подозрительно на нашу соседку похожа. И вторая…

– Ты, может, съела чего, Виви? – подруга вздохнула. – История историей, а голова на плечах должна быть, – отрезала Цветочек (по имени Жизель).

– Что же делать? – бормотала Виви себе под нос уже на улице. – Квартира вся в старинной мебели, а у меня одна икеевская кровать, стол, плетёное кресло да пара стульев.

Жизель ей не поверила. Хоть они обе с приветом, но те разной категории бывают.

Виолетта проснулась среди ночи. Вчера мастер собрал железную кровать, хотел в спальню, но Виви оставила посреди гостиной с эркером. Это ж не по правилам, удивился мастер, надо в спальню.

– У меня одно правило – никаких правил, – ответила Виви.

Спустив ноги, нащупала тапки и поплелась в туалет.

– И чего ж вы ножками-то? – так ясно, испугаться не успеешь. – Барыня вам горшочек под кровать приказали, сердиться будут.

Писательница рванула к выключателю, его на месте не оказалось.

– Кто здесь?!

– Дуся, – чиркнули спичкой – да вы не бойтесь, напугались спросонья? Горшочек под кроваткой, возвращайтесь, – голос замялся. – А ещё… барыня говорит, вы судьбу знаете. Вон ей вчера сказали, брат Филиппа Модестовича помрёт скоро.

Дуся зажгла свечу. Виви вздрогнула.

Пришла она от Цветочка днём, вздремнула, снится ей: сидят они с Авдотьей Бриллиантовой, чай из блюдец пьют, самовар пыхтит. Филипп Модестович к брату Модесту Модестовичу на реку собирается, груз встречать, говорит Авдотья. Виолетта крестится и выдаёт:

– Помрёт Модест скоро. Весь Темерницкий порт и всё портовое хозяйство Филиппу Модестовичу отойдёт.

– Оставайся у нас, Виолетта. Навсегда, милая! – обрадовалась Авдотья. – На полном нашем обеспечении.

Авдотья крепко обняла писательницу из двадцать первого века, Виви стало душно, она проснулась.

И вот снова!.. Перед ней девушка со свечой в руках, и выключатель испарился.

Или она умерла?

– Скажите, будет жених у меня? Мне скоро восемнадцать, – спрашивает Дуся.

– Будет, но сначала Наташа замуж выйдет, – отвечает Виви.

– Ну уж нет, – Дуся смеётся, – это молись и в гроб ложись, пока кто Наташку замуж возьмёт! За ней приданого мильён, а желающих и в Санкт-Петербурге не сыщешь.

– А вот и есть один. Василий Горохов зовут.

– Вася? – Дуся покраснела.

– Да. Он.

– Вася на Наташке в жизни не женится. Кто его к ней пустит? – Дуся облегчённо выдохнула и даже улыбнулась. – Он приказчик, а она дочка хозяйская, миллионщица. Смешная вы! Ладно, пошли на горшочек, утром вынесу.

– Цветочек, сон мне снился.

– Вижу, – Жизель отодвинула Виви в сторону, – сначала чай, потом мечты.

Виви выглянула за порог, лестничная площадка, всё как обычно.

– Виолетта, знаю, стиль такой – лофт, мы грамотные, богатые, начитанные. Но как чай пить будем, сидеть на чём? Обещала хлеб испечь, варенье персиковое, заметь, из моего сада, французского или английского? Тащишь и забываешь, откуда. Спишь долго. Кто рано встаёт – здоровье имеет и деньги лопатой гребёт, небось, слышала? Знала, круассанов по двести пятьдесят рублей купила с сёмгой.

– Зачем? Это никуда не годится, так тебе, Цветочек, на билет не хватит!

– Ой, Виолетта, Виолетта, я могу билеты всему поезду купить, насмешила. Иди умойся, чистоты-ума прибавится. И кто тебя, дурочку, читает только? – впрочем, сказано было с любовью.

Цветочек выглянула в окно.

– Южные широты!.. Одно название.

Зимнее российское утро. Рассвет еле брезжит, пустой двор, машин под окнами раз-два и обчёлся, красный порше – пятно на фоне серых автомобилей. Чужих нет, ключи от шлагбаума только у счастливчиков, жильцов дома номер восемь. Холод, туман, то ли снег, то ли дождь. Брр, Жизель оторвалась от окна, включила свет, зажгла огоньки, Виви налила чай.