Елена Филиппова - Колыбельная для жизни

– Как же хорошо!

А если нет? Если голову феном сушить, на работу опаздывать, кофе растворимый в банке закончился, трафик, пробки на дорогах, полтора часа в одну сторону, два в другую?

Тогда это другая история, не из этой сказки.

– А ты на чём? – Цветочек уселась в кресло.

– Да, на табуреточке.

Жизель на работу не опаздывает, сама начальница, феном голову не сушит, дом на водах, второй в Ницце.

Цветочек любит жизнь и Виолетту как проявление жизни. С головой у Виви не всё в порядке, считает Жизель, но лёгкая придурковатость делает человека практически неуязвимым.

– И часто тебе сны снятся? – Цветочек вертела кольцо на пальце, не слушая Виви.

В практичной её голове носились формулы, особенно занимало правило Тавернье. Стоимость бриллианта равна квадрату массы в каратах, помноженной на базовую цену 1 ct. Что это и не спрашивайте!

– …за Василия, приказчика, – доносилось до Жизель между каратами.

– М-да, – отхлебнув чаю, произнесла Цветочек, – хорошо, что я с тобой, а не врач. Раньше-то на Пушкинской психиатрическая лечебница была. Призраки, что ли, по домам бродят, а Виолетта? Ладно, одевайся, сейчас проверим.

Цветочек быстро запрягала. Во всём любила размах. Соседи не понимали. Никто и никогда такого не видел. В пятом подъезде Жизель повесила хрустальную люстру. Поменяла родную, серую, металлическую дверь на красную деревянную, с кованым виноградом. Пол (тем летом капремонт был) отбили и устлали метлахской плиткой. Цветы в кадках, пальмы, папоротники.

– Птиц райских не хватает, – сказала тётя Зоя.

Девяносто лет прожила старушка в доме номер восемь. В революцию у семьи тёти Зои отобрали три комнаты, в девяностые метры вернули. Нет, не по закону, не подумайте! Сказка сказкой, а внук тети Зои – депутат.

Так, это о чём? А вот о чём. Даже отец отца её отца (старой тёти Зои), модный до революции зубной доктор, не видел такой красоты в парадной.

Зачем Цветочку и Виви Пушкинская, спросите? Жили б себе за городом, воздухом бы дышали…

Придите на Пушкинскую, сядьте на скамейку и подумайте о своей жизни. Где она протекает? Как? В пробках? В спальных районах? Может, мы не живем, а только собираемся? Цветочек жила. К красной двери пришлось купить и порше в тон.

– Медленно подъезжаешь, выходишь, ключ в красную дверь с гроздьями винограда вставляешь, люстра от датчика загорается, хрусталь сверкает, Пушкинская в обмороке, я – в короне. Такие дела, мои дорогие! – Одна из версий жизни в Old town (принадлежит Цветочку).

Кто-то же должен быть ответственным, серые двери в красные превращать, лампочки в люстры, тощие цветы – в пальмы, всё на радость людям. И себе, конечно.

Из дверей городского архива выходили двое. Молча перешли они дорогу, сели в кафе, съели по два пирожных, и только тогда Виви произнесла:

– Её звали Наташей.

– А ту Авдотьей, – Жизель покачала головой. – Давай, я у тебя поночую.

Виви кивнула.

Подруги поднялись на третий этаж.

Вот тут и случилось!

Стало ясно, Виви не шутит, не сочиняет и вообще здоровее всех.

– Что эта супница делает у тебя под кроватью? – вечером Цветочек ползала по полу, разыскивая кольцо.

– Не знаю, – писательница вздрогнула, – это не супница, скорее чашка. Одна ручка? Цветочек, это не моё. Ночной горшок! – Виви прикрыла рот ладошкой. – Дуся…

Ночную вазу в розочках извлекли на свет из-под кровати и стали разглядывать. Предмет довольно-таки тяжёлый, на днище потёртый штамп – Cloo Paris.

– Ого! – воскликнула Жизель. – Клоо. Клозет по-нашему. Может, у тебя в стенах и клады есть?

Цветочек пыталась шутить, смешно не было никому. Совсем не весело. И в этой квартире, с куском телятины и ночной вазой, им предстояло провести ночь.

– Завтра поедем к Анюте, – Жизель умная и находчивая.

– Точно, – кивнула Виви.

Забегая вперёд. Ни Анюта, ни её бывший муж ничего подобного не видели и не слышали. Квартиру купили два года назад. Ремонт сделать не успели, у Павла Павловича случилась новая любовь. Никакие Филиппы Бриллиантовы, братья Модесты и прочие Дуни к ним, в квартиру на Пушкинской, не являлись. Горшки под кроватью никто не оставлял, телятину с заячьими ушками не подносил. Диагноз напрашивался, стучался в двери. Если бы не архив. И не ночная ваза. Жизель свезла горшок к антиквару, тот высоко оценил и даже предложил выкупить. Начало девятнадцатого века, констатировал старый еврей. Антиквар положил глаз на Жизель Львовну. Цветочек быстро поставила его на место, махнула ручкой с кольцом, а это можете выкупить? Кольцо стоило как все звёзды в небе. Их вообще не сосчитать. Согласно правилу Тавернье, если продать его за полстоимости, то можно безбедно жить на юге Франции несколько лет. Заговорились…

Правда, бывший хозяин Пушкинской, Павел Павлович и экс-муж Анюты, припомнил: однажды Роза ночевала (совершенно случайно) у него в квартире. Опоздала на электричку до Семикаракор.

– Это что, где-то в Африке? – съязвила Жизель.

– Ночью Роза закричала. – Павел Павлович не обратил внимания, обладал королевским терпением. Связи с людьми из Арабских Эмиратов что-то да значат. – Я вскочил. Роза утверждала – в ванной мужчина, я подумал, она сошла с ума.

Пал Палыч больше ничего не знал, переехал в новую квартиру. На Пушкинской улице добра хватает, домов много. Тайный романтик читал книги Виви. Познакомились совершенно случайно, в Баку. Павел Павлович летал за туфлями и рубашками, таких в Ростове-на-Дону нет. А нефть вещь серьезная. Виви в Баку, в Центральном книжном магазине, презентовала свою книгу. Подписала и Пал Палычу. Писательницу В. Фиалковскую нефтяник пригласил в ресторан, всегда мечтал быть меценатом. Хоть для кого-нибудь. А тут сама писательница Фиалковская, да ещё в его любимом Баку. Поэтому он факты не скрыл, рассказал о Розе. Бывшая жена Анюта жила на окраине города, на семи ветрах. Алименты? Официальные доходы Павла Павловича – ноль. Зарплата в конверте. Ну, где та Анюта, а где те конверты? Быть меценатом для бывшей жены не романтично.

Ночь прошла без приключений. Наступило утро, а оно зимой в России от ночи особо не отличается. Виви поставила тесто, круассаны по двести пятьдесят рублей – это слишком! В доме запахло булочками и счастливой жизнью. Снега нападало, крупные хлопья скользили по стеклу, плавно укладывались, создавая на подоконнике причудливые горки. Жизненная красота завораживала, Виви задержалась у окна и вздохнула.

– Старый дом, сколько тайн…

Почему они, тайны, начали открываться именно ей? Виви прикрыла дверь на кухню. Пусть Цветочек поспит.

Закипел чайник. Булочки а-ля Виолетта Фиалковская, что-то из ничего, писательская вкуснотища, стояли на батарее. Такие бывают только в английских романах. Батареи. Павел Павлович, не моргнув глазом, принялся их менять (единственное, что он успел). Установили чудесную отопительную систему. Чудесную для Пал Палыча. Плоские новые обогреватели вызывали у Виви глубокую тоску. Старые, ржавчиной не тронутые, писательница обнаружила в подвале дома, приказала узбекам тащить обратно на третий этаж. Дореволюционные чугунные радиаторы с резными штампами выкрасили в красный цвет. Прораб плевался, узбеки дерзили (рассчитывали сдать на металлолом). Получился арт-объект, модные дизайнеры грызли ногти от восторга.