Алек Д'Асти - Госпожа Орингер

Горячо. Почему ей было так горячо?..

Наркотик. Кайф. Ломка. Знакомый алгоритм.

Гудящая ядовитая дурь захватила снулую тушку… дурь – голодная, злая, жестокая госпожа непослушной рабыни Аритэ… дурь, оглушительно громко заявляющая свои права. Пронзительно. До дребезжащего звона в ушах, закатившихся глаз и вздыбленного хрустящим горбом позвоночника. Вокруг – лишь видения, размытые силуэты, выпрыгнувшие из далекого прошлого давящие стенки шкафа и тяжелые запахи.

Тесно. И снова жарко. Горячо.

«Имя… имя? Как меня зовут? Где я? Не помню… ничего не помню…»

Синий флакон перед глазами поплыл, моргнул острыми бликами, раздвоился, метнулся закрученным калейдоскопом, насыщая снулую тушку мутной желчью, обжигая горло, сдавливая сердце и легкие. Выламывая, втаптывая, убивая. Выкалывая нервы синими стрелами, распиная сухой бабочкой под стеклом. Жар, боль, страх, шум. И вдруг, словно из ниоткуда, спокойный женский голос:

– Приоткрой окно, Борх. Хм, какая странная реакция. Видимо, это у нее рефлекторно или…

И убийственно грохочущий бас:

– Заканчивай, а?! Может еще черепушку ей вскроешь, чтоб зал показов тут зафигарить? Сделай что-нибудь, Лаура! Помоги ей! Ты – медик или кто?! Давай!

– Прежде всего я твоя старшая родственница, так что не ори и веди себя примерно, мой мальчик. Угомонись.

Жар, атакованное пылающей волной нутро, выгнутые кости… и снова рычащие вопли Орингера:

– Колбасит и колбасит! Я ее в госпиталь, а эти, эскулапы хреновы…

– Ти-хо, Борх. Звуки тревожат ее.

– Все по схеме у них! Метаболические, чистка, анестетики шпарят, а ей только хуже!

Снулую тушку расплавили огненной дугой, со скрежетом вывернули спиралью и снова дернули в полукруг.

– Борх, замолчи. Ты мне мешаешь. Конвульсивные… тихо, тш-ш-ш, еще чуть-чуть, девочка.

– Лаура, ну что ты там возишься с этими пластинками?! Какие, нахрен, анализы? Резче, ну!

– Пошел вон.

– А?!

– Принеси из подвала желтый контейнер.

– Угу.

Жар, ударившие в голову звуки шагов, пламя, огненная дуга. Легкие шорохи, прохлада на глазах. Приятный шепот:

– Так лучше, да, моя хорошая? Что у нас тут? О-о-о, вот это до-о-оза. Как ты живая еще? Мо-о-ощное сердце. Анестетики… м-да, как все грустно – обкололи-то тебя, как назло, опийным антагонистом. Больно? Еще бы. Все жилки вытянули. Сейчас, сейчас, тш-ш-ш. Сейчас будет легче. Лучше слегка заиндеветь, чем обуглиться, правда?

Огненная дуга замерла неловкой серой раскорякой, зашипела, остывая… и вновь грохот, скрип, бас:

– Лаура, блин! Нет там никакого желтого ящика! Синенький только.

– Фиолетовый.

– Чего?

– Неважно. Выйди, Борх! Приготовь теплую воду, пару маленьких и одно большое полотенце. Живо.

– Но я могу помочь… почему нет?

– Вон!

– Понял, понял. Виноват, ухожу исполнять.

Тишина. Синий флакон, бликующий острыми стрелами. Прохлада по венам. Пепельный привкус на языке. Шипящие угли в груди. Зола. Ледяные капли на висках. Слабость. Дрожь.

«Как меня зовут? Как меня… А-ри-тэ. Холодно. Почему так холодно?..»

Аритэ глубоко вдохнула и открыла глаза. По белоснежному потолку над ней скользнул солнечный зайчик, подсветил темную древесину мощной балки, игриво коснулся люстры-цветка и погас.

Синяя медицинская капсула, приютившая Аритэ, была полностью раскрыта и помаргивала зеленым по краям нежных лепестков.

Небольшая комната порадовала распахнутым окном, широким подоконником и полосатым домотканым ковром. Дальний от капсулы угол занимал объемный рыжий диван и круглый столик. Рита села и с интересом прищурилась – на его светлой столешнице притулился поднос, накрытый салфеткой.

Капсула дрогнула, чуть наклонилась, высадив пациентку, поддерживая ее дополнительной лопастью.

На трясущихся ногах, шелестя серой пижамой, Аритэ кое-как добралась до дивана, рухнула на него и, потянувшись, приподняла салфетку с подноса. Пузатый чайник, парочка небольших контейнеров и забавно зеленый то ли фрукт, то ли овощ выглядели многообещающе. Кружка была большой, отвар из чайника ненавязчиво сладким, тишина вокруг упоительной, диванные подушки бархатистыми, толстый ковер нежно-пушистым… а шаги со стороны двери, нарушающие утреннюю идиллию, бодро-упругими:

– Оба-на! Трупик зачуханный выполз.

Рита прикрыла глаза, не обращая внимания на вошедшего без стука Борха, и с наслаждением сделала еще один глоток.

– Слышь, Лаура? Трупик, говорю, вылез! Видать, неглубоко закапывали. Где наши зонды дезинфекторы, а? Антисанитария же!

Аритэ вдруг резко подкинуло. Кружка с отваром шлепнула ей на брючину мокрую кляксу, маленькое блюдце свалилось с подлокотника на ковер, подушки тонко скрипнули – оккупировавший половину ее дивана Борх поерзал немного, угнездился и вытянул ноги, оглядывая застывшую с кружкой подопечную. Насмотревшись, он цокнул и подытожил:

– Бледня́ бледне́й. Откармливать и выгуливать.

Аритэ наклонилась к столу, поставила кружку, внимательно рассмотрела загадочный зеленый плод, идентифицировав его все же как фрукт, и нахмурилась – соответствующих вилки и ножа на подносе не было.

– Забе-э-эй, – хмыкнул Орингер, на удивление легко считав причину ее замешательства, и подначил. – Тебе точно тридцать три? Хм, а сейчас кажется, что шестнадцать. Папочка не видит. Ешь.

Аритэ мотнула головой:

– Нет, спасибо. В другой раз.

Борх кивнул, поднялся на ноги и прошелся до окна, попутно разъясняя гостье:

– Мы еще неделю-другую перекантуемся здесь, в гостях у моей тетки, Лауры. Она медик, присмотрит за тобой, прокапает. Потом отправимся в стан. Вилок и ножиков я тебе пока никаких не дам, а то мало ли, может ты, как мамаша твоя, покойная, почикаешься. Ларь со шмотками в коридоре. Еще могу зеркало сюда приволочь и шкаф, если нуж…

– Моя мамаша, – монотонно, густо, совсем без сипоты перебила его Аритэ, продолжая напряженно рассматривать фрукт. – Как-то под вечер… захотела выставить меня из дома, но я не ушла – цеплялась за ее халат, а после и за все, что попадалось мне под руку. Волосы, руки, ноги, пояс, подол. Тогда она схватила меня за прикольные косички , оторвала от себя, запихнула в тесный кухонный шкаф , а сама привалилась к нему спиной и порезала себе руки белой сетью . Сетью, а не каким-то глупым ножиком , командующий.

Орингер сунул руки в карманы, присел на широкий подоконник и прислушался – за окном раздавался тихий шелест воды – Лаура поливала куст нежно любимых ею розовых пионов.

Аритэ встала с дивана, покачиваясь, вышла в коридор и с грохотом откинула с ларя крышку. Отыскав завернутый в кружева раскладной нож, она щелкнула им, придирчиво осмотрела со всех сторон и вернулась на диван.