Лиза Хендрикс - Бессмертный воин

Соединившись с ней, он дал волю своему желанию, и время замедлилось. Она лежала рядом с ним, скрытая покровом темноты, его руки стали его глазами. Мужчина медленно исследовал Алейду, открывая заново это знакомое тело, изучая, запоминая его и вызывая в ее памяти науку, которую он преподавал ей другими ночами.

Она задвигалась, зашевелилась, как беспокойные волны, опаляющие его жаром и ароматом. Иво снова прикоснулся к ней, она напряглась, натянулась, как струна. С учащенным дыханием она выгнулась в его руках. Он прижался к своей жене, позволяя удовольствию охватить и его, пока он не излился в ее лоно с таким же бесшумным удовлетворением, какое высказала и она.

Много времени спустя, когда мужчина подумал, что Алейда заснула, он слез с кровати, чтобы поискать свои брюки, и стал одеваться.

— Что ты делаешь?

— Ничего не изменилось, мой сладкий лепесток. Я должен покинуть дом к рассвету.

Ее осуждающее молчание ужалило сильнее, чем слова, на которые он еще мог бы найти возражения. Пока он завязывал шнурки, она потянулась, чтобы раздернуть балдахиновый занавес. Одинокий свет единственной лампы упал на кровать.

— Что ты делаешь?

— Я хочу посмотреть на твое лицо, — прошептала она, — подвинься немного. Отлично. — Она взяла его за руку и приложила ее к своему животу. — Вот. Теперь подожди.

Холодок пополз по Иво. Он боялся этого момента и надеялся, что сможет как — то избежать его. Но это была Алейда, она никогда бы не позволила ему улизнуть от чего бы то ни было. Все, что он мог сделать, это не сорваться с места в страхе от своих ощущений, но поскольку его рука уже лежала на ее животе, он взял себя в руки еще раз, чтобы отреагировать в соответствии с ее ожиданиями.

— Жди. А, вот. — Она переместила его руку на несколько сантиметров и прижала к себе, — чувствуешь?

Кто — то шевелился под его ладонью, двигался и ворочался, кто — то живой. Даже опасность проклятия бледнела перед таким чудом, как ребенок, шевелящийся в женском теле. Его ребенок. Какая — то округлость вновь перекатилась под его ладонью. Он нажал сильнее, пытаясь понять, что же это.

— Это голова?

— Я думаю, попка, — ответила она, и улыбка, которую, он думал, будет сложно вызвать, осветила его лицо от такого простого предположения. Женщина потянулась и погладила его по щеке, — Ах, ты на самом деле улыбаешься ему. Я рада.

— А я рад, что ты радуешься, — сказал он совершенную правду.

— Вот, — она положила его руку рядом со своими ребрами, где ощущался более твердый овал, — его нога.

Он провел вдоль выпирающей линии.

— Такая маленькая. Ты уверена?

— О да. Он думает, что мои ребра существуют исключительно для того, чтобы пинать их. — Она зевнула и склонила голову на его плечо. Он обнял свою жену и притянул ее поближе. — Пожалуйста, останься. Только в этот раз. Я покажу тебе крошечные распашонки, которые сама сшила.

— Покажешь их сегодня вечером. Я вернусь так быстро, как только смогу.

— Я все еще не понимаю твои странные приезды и отъезды.

— Тебе не обязательно понимать их. — Это прозвучало резче, чем он собирался сказать, поэтому он уступил, насколько мог, — я могу остаться чуть дольше, если это порадует тебя.

— Порадует, — вздохнула она и обхватила его руками, — но только потому, что должно.

Небо на востоке уже прояснялось, когда Бренд спустился в долину, где медведь собирался провести весь день. Раннее утро было теплым, но влажным, с чистым небом и туманной дымкой, которая клубилась вокруг его ног, как морская пена. Mugga, как они называли такую погоду дома. Он не знал, как ее называли здесь, даже проведя в этом месте столько времени.

Он прикрыл глаза и позволил утренним звукам поглотить его. До того как приплыть в эти земли, предрассветный час был у него самым любимым временем суток, когда он мог лежать, слушая сонное бормотание Ильфы, и будить ее для любовных утех.

Он задавался вопросом, чем занималась Мейрвин ночами, похрапывала или бормотала что — нибудь во сне, или просто спала так же мирно, как и бодрствовала. Он провел много часов за последнюю сотню лет, размышляя о таких вещах. Приятный, хотя и бесполезный способ убить время. Он должен остановиться. Мысль об их предстоящей встрече его взволновала. Сегодня вечером. Он улыбнулся.

Солнечный диск уже поднимался над горизонтом. Бренд заканчивал последние приготовления, когда услышал треск сучка выше по берегу.

— Кто здесь? — Он повернулся на звук, осматривая подлесок, но никого не замечая. Его сердце сжалось от внезапного страха. — Покажись.

Первая волна боли, пронзающая его, совпала с первыми шагами фигуры, появившейся из рощи на вершине оврага.

— Вы вернулись, мессир!

Мейрвин. Мейрвин.

Она послала ему нежный взгляд, но ее улыбка померкла от смущения.

— Вы без одежды…

— Уходи, — крикнул он, когда вторая волна разорвала его спину, и когти расщепили его пальцы. — Беги!

Но она стояла там, словно в трансе, наблюдая, как он падает на землю, корчась от боли. Он пытался снова ей крикнуть, но слова застряли в глотке. Рев потряс ее, вернул к жизни. Последняя вещь, которую он увидел, прежде чем полностью превратиться в медведя, были ее глаза, широко распахнутые от потрясения и ужаса.

Затем туман окутал его мозг, и медведь вышел на охоту.

Медведь учуял запах Мейрвин и пришел в ярость, при этом все еще стоя на задних лапах как человек, которым он и был всего лишь мгновение назад.

— Мать, защити меня!

Ее просьба унеслась в небо вместе с протяжным ревом медведя. В своем сердце она понимала, что умрет, что ей никогда не обогнать такое чудовище.

И все же она побежала, побежала обратно по тому же пути, по которому и пришла, тем самым выигрывая еще несколько мгновений своей жизни.

Медведь с шумом припал к земле позади нее, раздался гром, и она прибавила скорости. Дыхание прерывистыми толчками вырывалось из груди, подобно тяжелому туману, то расступавшемуся, то обволакивающему ее.

Туман. Что ж, возможно.

— Мать, пожалуйста!

Дико озираясь по сторонам, она обнаружила дерево, хоть и полумертвое, но все же еще крепко стоящее, и трещину в коре достаточно большую, чтобы в нее можно было пролезть. Она кинулась в эту расщелину, понимая, что это слабое убежище, но она нуждалась в любом укрытии. Протиснувшись внутрь до предела, Мейрвин закрыла глаза, стараясь успокоиться, и полностью погрузилась в свои мысли.

Она звала туман, всего лишь выдыхая слова, призывая, требуя. Влага начала клубиться вокруг, темнота окутала ее. Медведь издал рев снова, всего в шаге от нее, но она продолжала звать, собирать, сплетать, пока туман вокруг старого дерева не стал настолько плотным, что заглушил все звуки извне, и она начала дрожать от практически летнего тепла, скопившегося внутри.