Клаудия Грэй - Вечная ночь

— Что ж, мистер Мор, если бы вам пришлось обобщить причины Американской революции, как бы вы их сформулировали?

— Последней каплей стало налоговое бремя, навязанное английским парламентом. — Он говорил спокойно, почти лениво. Балтазар был крупным и широкоплечим настолько, что едва умещался за старомодной деревянной партой. Он неохотно изменил позу на учтивую, словно предпочел бы весь день просидеть развалившись, а не выпрямившись как полагается. — Разумеется, люди также беспокоились за свою религиозную и политическую свободу.

Мама вскинула бровь:

— Значит, Бог и политика важны, но деньги, как всегда, правят миром. — В классе раздались негромкие смешки. — Пятьдесят лет назад ни один американский учитель не заикнулся бы про налоги. Сто лет назад весь разговор крутился бы вокруг религии. Сто пятьдесят лет назад ответ зависел бы от того, где вы живете. На Севере вам бы рассказывали про политическую свободу. На Юге вам бы объясняли про свободу экономическую — каковая, безусловно, была невозможна без рабства. — Патрис что-то грубовато буркнула. — И конечно, в Великобритании нашлись бы те, кто описывал бы Соединенные Штаты Америки как эксцентричный интеллектуальный эксперимент, обреченный на неудачу.

Теперь смеялись чуть громче, и я поняла, что мама уже завладела классом. Даже Балтазар ей почти улыбался, причем так, что я едва не забыла про Лукаса.

Ну, не совсем. Но смотреть на эту его ленивую усмешечку было приятно.

— И мне бы хотелось, чтобы в первую очередь вы воспринимали историю именно так.

Мама подтянула вверх рукава кардигана и написала на доске: «Эволюция трактовок».

— Суждения людей о прошлом изменяются точно так же, как меняется настоящее. Картинка в зеркале дальнего вида изменяется каждую секунду. Чтобы понимать историю, недостаточно хорошо знать даты и места событий; я уверена, большинство из вас это знают. Но вы должны разбираться в различных трактовках, которые давались историческим событиям в разные века, — это единственный способ получить проекцию, которая в состоянии выдержать испытание временем. Вот на этом мы и сосредоточимся в течение нынешнего учебного года.

Все открыли тетради, а я продолжала зачарованно смотреть на маму. Потом сообразила, что мне тоже нужно записывать. Конечно, мама меня очень любит, но на экзамене завалит скорее, чем любого другого.

Время шло, ученики задавали вопросы, откровенно подвергая маму проверке, — и им нравилось то, что они видели. Их ручки летали по тетрадкам, делая заметки куда быстрее, чем умела писать я, и мне то и дело казалось, что пальцы мои вот-вот сведет судорогой. До сих пор я даже не представляла, насколько у тех, кто учится со мной, развито стремление к соперничеству. Нет, не совсем так — я и прежде замечала, что они соперничают в нарядах, романтических отношениях и прочих вещах. Эта их жадность словно дрожала в воздухе, но мне и в голову не приходило, что они будут соперничать и в учебе. Но оказалось, что в «Вечной ночи» каждый ученик хотел быть первым абсолютно во всем.

То есть, как вы понимаете, тут нет никакого давления.

— Твоя мать — это просто фантастика! — восторгалась Патрис, когда после урока мы шли с ней по коридору. — Она видит всю картину целиком, представляешь? А не только свое персональное крохотное окошко в мир. На свете мало людей, обладающих таким подходом.

— Да. В смысле — мне бы хотелось стать такой, как она. Когда-нибудь.

И тут из-за угла появилась Кортни. Она стянула свои белокурые волосы в конский хвост, от чего брови ее выгнулись еще презрительнее. Патрис замерла: очевидно, ее дружеское расположение ко мне не распространялось слишком далеко, и она не собиралась защищать меня перед Кортни. Я приготовилась услышать очередное ехидное замечание блондинки, но она неожиданно улыбнулась мне, не пытаясь скрыть, однако, что отнеслась ко мне лучше, чем я того заслуживала.

— Вечеринка в эти выходные, — сказала она. — В субботу. У озера. Через час после отбоя.

— Хорошо, — Патрис пожала одним плечиком, будто ее совершенно не волновало то, что ее приглашают на самую, вероятно, классную осеннюю вечеринку в «Вечной ночи» — во всяком случае, лучшую до Осеннего бала.

Или официальные танцы — это не круто? Мама и папа всегда подчеркивали, что Осенний бал — это самое грандиозное событие года, но я уже убедилась в том, что их представление о «Вечной ночи» достаточно сомнительно.

Я так глубоко погрузилась в мысли о балах и о том, насколько они круты, что забыла ответить Кортни. Она сердито смотрела на меня, явно раздраженная тем, что я не кинулась изливаться в благодарностях.

— Ну?

Будь я чуть похрабрее, я сказала бы ей, что она сноб и зануда и что у меня есть дела поинтереснее, чем ее вечеринка. Но вместо этого сумела только выдавить из себя:

— Гм... да. Здорово. Это будет здорово.

Кортни поплыла дальше, ее белокурый хвост раскачивался из стороны в сторону. Патрис ткнула меня локтем в бок.

— А я тебе говорила. Тебя обязательно примут, потому что ты... ну, ты их дочь.

Нет, ну скажите, каким лузером нужно быть, чтобы добиться популярности в старшей школе исключительно за счет родителей? Но я не могла позволить себе роскошь воротить нос, независимо от того, каким образом добиваюсь того, чтобы меня приняли в свой круг.

— А что это будет за вечеринка, а? В смысле — на улице? Ночью?

— Ты же бывала на вечеринках раньше, да? — Каким-то образом Патрис удалось это произнести так же неприятно, как Кортни.

— Конечно бывала. — Я имела в виду собственные детские дни рождения, но Патрис совсем не обязательно это знать. — Я просто думала... ну... там ведь и выпивка будет, да?

Патрис расхохоталась, будто я сказала что-то забавное.

— О Бьянка, пора уже и повзрослеть!

И направилась в сторону библиотеки, причем у меня возникло ощущение, что меня она с собой не пригласила, поэтому я в одиночестве поплелась в нашу комнату.

«Иногда мои родители бывают по-настоящему классными, — думала я. — Неужели на мне природа отдыхает?»

Родители говорили, что я привыкну к системе, и когда это случится, «Вечная ночь» станет нравиться мне больше.

Что ж, после первой недели учебы я поняла, что они были правы — наполовину.

С уроками все в общем и целом шло неплохо. Мама один раз упомянула, что я — ее дочь, но тут же сказала:

— Ни Бьянка, ни я больше не будем об этом говорить. И вы тоже не должны.

Все засмеялись; к этому времени они были готовы буквально есть у нее из рук. Как она умудрилась этого добиться? И почему не научила меня?

К остальным преподавателям следовало привыкнуть, и мне не хватало неформальной и дружеской обстановки старой школы. В «Вечной ночи» учителя вели себя внушительно и властно, и немыслимо было не соответствовать их высоким ожиданиям. Я всю свою жизнь пряталась от мира в библиотеке, и это приучило меня к умственному труду, а здесь я уделяла занятиям еще больше времени. Единственный предмет, до сих пор вызывающий у меня беспокойство, был английский, потому что вела его миссис Бетани. Что-то в ней — манера ли держаться или то, как она слегка наклоняла голову, выслушивая ответ ученика... в общем, меня это пугало.