Клаудия Грэй - Вечная ночь

— Миссис Бетани сказала, что они наконец-то закончили переоборудование лабораторий, — произнес папа между двумя глотками вина. — Надеюсь, у меня будет возможность проверить все до того, как это сделают учащиеся. Правда, боюсь, что кое-какое оборудование настолько современное, что я не буду знать, как к нему подступиться.

— Вот поэтому я и преподаю историю, — отозвалась мама. — Прошлое не меняется, просто становится все длиннее.

— Ребята, а я буду у вас учиться? — спросила я с набитым ртом.

— Сначала проглоти, — машинально скомандовал папа. — Подожди до завтра, и все узнаешь сама, как и остальные.

— О! Ну ладно.

Не в его манере было вот так резко обрывать меня, и я немного растерялась.

— Нельзя, чтобы у нас вошло в привычку сообщать тебе слишком много лишней информации, — более мягко пояснила мама. — Тебе нужно иметь как можно больше общего с другими учениками, понимаешь?

Она хотела, чтобы это прозвучало легко, но меня ее слова сильно задели.

— И с кем из них у меня должно быть что-то общее? С теми, чьи семьи учатся в «Вечной ночи» веками? Или с аутсайдерами, которые вписываются сюда еще хуже, чем я? На кого из них я, по-твоему, должна походить?

Папа вздохнул:

— Бьянка, веди себя разумно. Нет никакого смысла опять начинать этот спор.

Давно пора было успокоиться и смириться, но я не могла.

— Конечно, я знаю. Мы приехали сюда исключительно «ради моего блага». Да только непонятно, каким образом то, что я рассталась с домом и всеми друзьями, может пойти мне на пользу! Объясни еще разок, потому что пока до меня это так и не дошло.

Мама положила ладонь мне на руку.

— Это тебе во благо, потому что до сих пор ты почти никогда не выезжала из Эрроувуда. Потому что даже наш район почти не покидала, пока мы тебя не заставляли силой. И потому что те несколько друзей, что у тебя имелись, не смогут поддерживать тебя вечно.

Она говорила правильные вещи, и я это знала. Папа поставил свой бокал.

— Тебе необходимо научиться приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам, необходимо стать более независимой. Это очень важные навыки, и мы с мамой пытаемся тебя этому научить. Ты не можешь всю жизнь оставаться нашей маленькой девочкой, Бьянка, как бы тебе этого ни хотелось. И это самый лучший способ подготовиться к той жизни, которая тебя ожидает.

— Вот только не надо делать вид, что речь идет о моем взрослении, — отрезала я. — Это не так, и вам это известно. Речь о том, чего вы оба для меня хотите, и вы твердо намерены добиться своего, нравится мне это или нет.

Я вскочила из-за стола, но не пошла в свою комнату за свитером, а просто схватила с вешалки мамин кардиган и накинула его на плечи.

Несмотря на раннюю осень, вечером на улице было холодно.

Родители не стали спрашивать, куда я иду. Это давно вошло у нас в семейное правило — любой, кто вот-вот разозлится, должен прервать спор, пойти прогуляться, а потом вернуться и сказать то, что по-настоящему думает. И не важно, как сильно ты был расстроен, — прогулка помогала всегда.

Собственно, это правило придумала я, еще в девять лет. Поэтому сомневаюсь, что речь и в самом деле шла о моей зрелости.

Чувство тревоги, испытываемое мною, — это твердая, абсолютная уверенность в том, что мне нет места в этом мире, и дело вовсе не в том, что я подросток. Это часть меня, и так было всегда. Может быть, всегда и будет.

Я шла по территории школы, то и дело оглядываясь — вдруг снова увижу Лукаса? Дурацкая мысль, конечно, с какой стати он будет все свое свободное время проводить на улице? Но я чувствовала себя такой одинокой, поэтому и высматривала его. Однако Лукаса нигде не было. Академия «Вечная ночь», грозно маячившая у меня за спиной, скорее походила на замок, чем на школу-интернат. Я легко представляла себе принцесс, томящихся в подземелье, принцев, сражавшихся с драконами, и злобных колдуний, охранявших двери с помощью заклинаний. Сейчас я меньше всего нуждалась в волшебных сказках.

Ветер сменил направление и принес с собой какие-то звуки — смех с той стороны, где на западном дворе стояла беседка. Наверняка там устроили тот самый пикник. Я поплотнее закуталась в кардиган и пошла в лес — не на восток, в сторону дороги, куда бежала сегодня утром, а к небольшому озеру, расположенному севернее.

Было очень поздно и очень темно, так что я почти ничего не видела, но мне нравилось, как дует ветер среди деревьев, нравился холодный аромат сосен и уханье совы неподалеку. Размеренно вдыхая и выдыхая, я перестала думать о пикнике, и о «Вечной ночи», и вообще обо всем. Я словно растворилась в настоящем.

Внезапные шаги меня испугали. «Лукас!» — подумала я, но по дорожке, засунув руки в карманы, шел мой папа. Конечно, он легко меня нашел.

— Сова так близко, а ведь ей следовало нас испугаться.

— Наверное, она чует запах еды и не улетит, пока есть возможность полакомиться.

Словно в доказательство моих слов, над головой тяжело захлопали крылья, закачались ветки деревьев, и к земле темным пятном устремилась сова. Послышался отчаянный писк — то ли белка, то ли мышь попалась ей на ужин. Сова улетела так быстро, что мы с папой толком ее не разглядели. Я знаю, что должна была восхититься охотничьими талантами совы, но мне было очень жалко мышку.

— Если я повел себя слишком сурово, извини, — сказал папа. — Ты уже юная женщина, и мне не следовало в этом сомневаться.

— Все нормально. Я просто немного сорвалась. Понятно же, что нет никакого смысла спорить насчет нашего приезда сюда — теперь уже нет.

Папа ласково улыбнулся мне:

— Бьянка, ты же знаешь, что мы с мамой даже не надеялись, что ты у нас родишься.

— Знаю. — «Пожалуйста, — думала я, — только не надо снова заводить речь о „чудо-ребенке"!»

— Когда ты появилась в нашей жизни, мы полностью посвятили себя тебе. Вероятно, перестарались. Это наша вина, а не твоя.

— Папа, нет. — Я очень любила всю нашу семью, когда во всем мире были только мы трое. — Не нужно говорить об этом как о чем-то плохом.

— Я и не говорю. — Голос его звучал печально, и впервые в жизни я подумала, что и ему все это не очень нравится. — Но все меняется, милая, и чем скорее ты с этим смиришься, тем лучше.

— Я понимаю. И мне стыдно, что я все еще позволяю себе злиться. — В животе заурчало. Я наморщила нос и с надеждой спросила: — А можно мне подогреть ужин?

— Подозреваю, что мама уже позаботилась об этом.

Так оно и было, и остаток вечера мы провели чудесно. Я решила, что должна извлечь из него как можно больше удовольствия. Гленна Миллера сменил Томми Дорси, а его — Элла Фитцджеральд. Мы болтали и шутили, в основном обо всяких глупостях — о фильмах и телевидении, в общем, обо всех тех вещах, на которые мои родители и внимания не обратили бы, если бы не я. Впрочем, раза два они попытались пошутить про школу.