Катерина Шишканова - Крылья ангела

— Почему ты молчишь? — Руки Агата плавно заскользили по моему лицу, вниз по шее, к ключицам, двумя крыльями разошлись по рукам, выискивая новые повреждения, возможно, не замеченные ранее. — Надеюсь, это твоё раскаяние запечатало тебе уста.

Уста мне запечатали выплеснутая в лицо святая вода и банальная усталость.

— Агат, будь человеком…

Едва слышная ухмылка. Действительно, называть его человеком так же глупо, как причислять к тому же презренному племени и меня. Но если его собратья относятся к людям достаточно терпимо, с той непередаваемой нежностью, с которой влюблённая мама вытирает пузыри своему сопливому дитяте, то мы предпочитаем видеть в них пушечное мясо, своеобразные батарейки и относимся весьма потребительски: пришёл — увидел — употребил.

— Хорошо, тогда будь другом…

Опять ухмылка. Теперь довольная. Выдрать из меня подобное ему ещё не удавалось. Друг… Какая между нами может быть дружба, когда единственное чувство, которое держит нас вместе и не даёт мне запустить зубы в его цыплячью шейку — это чувство долга? Его, между прочим.

…Весь следующий день и большую часть ночи меня выворачивало наизнанку. Агат мужественно таскал тазики и менял холодные компрессы на лбу, хотя лучше от этого мне не становилось — скорей прибавлялось раздражение от мокрой подушки и сырых нашлёпок на больные глаза. Мои завывания и скулёж на него почти не действовали — притерпелся уже. За столько-то лет. Потом повреждённая кожа на лице и руках восстановилась и вот тогда-то я сообразила, почему Агат так мужественно не высказывался по поводу моей так называемой "работы" и её последствий. Решил оттянуться по полной, а для душеспасительных бесед обсмаленные уши и расплавившееся лицо подходят мало.

— Выпей! — его рука настойчиво ткнула в меня стаканом с подозрительной малиновой жидкостью.

Я принюхалась, скривилась и отмахнулась. Злополучная склянка описала кривую дугу и со всей силы вписалась в сервант, разбрызгав подогретый кагор по разгромленной посуде и стене. Агат недовольно нахмурился. Сколько бы я не выводила его из себя, по-настоящему разозлённым не видела никогда.

— Я сказал, выпей, — следующий стакан ткнулся в губы. И через две секунды присоединился к своему безвременно усопшему брату-близнецу.

— Решил травануть под шумок?

Агат выпустил две струйки пара из своего римского носа — очень эффектно, особенно в сочетании с небесно-перламутровыми глазами, золотыми кудрями и снежно-белой кожей.

— Клин клином вышибают, глядишь и поможет. А если и нет, так хотя бы прочувствуешь на себе все прелести адских мук грешников, что лижут раскалённые сковородки. Весьма поучительно, кстати.

Наивный, считает, что лизанием сковородок и вытягиванием жил всё и заканчивается. Была я однажды пролётом, в одном из адских колец, насмотрелась всякой жути, потом спать не могла недели две. Брр! Наши умники такого навыдумывали: глаза на заднице и уши на затылке — самые невинные шутки.

Обречённо зажмурилась, ненавистная жидкость расплавленным оловом влилась в горло, я закашлялась, но этот небесный поганец почувствовал, что решимость моя тает, и прижал стакан к губам. Пока я отплёвывалась, Агат сходил на кухню и вернулся уже с чистой посудиной, тут же и использованной мной по назначению.

Потом были долгие часы лихорадки, занудных лекций и тяжёлая реабилитация после сильнейшего отравления этим самым кагором.

Силы хаоса, когда же это прекратится? И почему именно он должен спасать мою шкуру?

Сдать отчёт я смогла лишь через полторы недели, когда Агат наконец решил, что я полностью восстановилась и в конце концов оставил меня в покое. Прощанье вышло как всегда душевным — он пожелал мне всех благ и всего самого-самого, я традиционно послала его к чертям. После чего мы разлетелись в разные стороны: он вверх, я вниз.

Контора, к которой была прикреплена моя сущность, была вмурована в средние пласты Земли, поэтому жар ядра до неё почти не доходил и посещать её было бы сплошное удовольствие. "Бы" — это потому что наш начальник портил всю малину и большинство сотрудников предпочитало любоваться прелестями Тринадцатого отделения ровно столько, сколько необходимо, чтоб поздороваться с боссом, сдать доклад и, прихватив следующее задание, поскорей утащить свой чахлый хвост.

Я пользовалась некоторыми привилегиями, соответственно могла себе позволить задержаться, а иногда и покрутить хвостом перед начальственной шишкой. Но дальше плоских шуточек или намёков дело никогда не заходило, здесь с этим было строго: хочешь развлечений — подымись наверх или найди суккуба, а моя фигура, хоть с хвостом и рогами, принадлежала к более высокому рангу. "Соблазнить — это вам не чихнуть, здесь мозги нужны, — говаривала когда-то одна старая хрычовка, учившая меня искусству обольщения. — Тут бёдрами не так пошевелишь и вся работу насмарку. На шестой размер любой тупица поведётся, а вот поди заставь этого придурка скакать под твою дудочку, да ещё и внушить ему, что ты его самая большая заветная мечта".

Любовь… В нашем провонявшем серой мире это слово было всего лишь пустым звуком. Но оно двигало горы в мире наземном, а потому стало ключом к податливым человеческим сердцам. Но вот освоить эту науку нашему собрату оказалось не под силу: как научится тому, чего не понимаешь и не чувствуешь? Нам были доступны лишь простейшие чувства, основанные на болевых ощущениях и физических желаниях или искажения светлых, которые проповедовали наши белокрылые оппоненты — ненависть, похоть, боль, страсть, презрение. Таких, как я, сумевших постичь столь тяжёлую науку (но всё равно ничего в ней не понявших — нам, скорей, удавалось удачно имитировать) было очень немного и ценились такие имитаторы на вес человеческих душ.

— Но почему мы не можем любить? — соплячка, едва разменявшая второй десяток лет в рогатой шкуре, никак не могла вникнуть в сложную систему человеческих взаимоотношений. Ей было невдомёк, что вникать, в общем-то и не обязательно, главное — запомнить, что человек обычно привязан к своим кровным сородичам и тем больше, чем сильней эта кровная связь.

— Да потому, детка, — сквозь зубы процедила страшная как смертный грех демоница (даже не верилось, что когда-то она считалась лучшей в своей области), — что любовь разъедает нашу сущность, как серная кислота человеческую плоть. Ни наши тела, ни наш разум не предназначены для такого испытания. Это всё равно, что человека засунуть в жерло нашего центрального вулкана и искренне надеяться, что он там приживётся.

— Но ведь бывают же исключения?

Карга смачно прожевала обвислыми, как у обезьяны губами, одарила приставучую девицу мрачным взглядом. Дискуссия длилась не первый час, а глупая ученица всё никак не могла поверить, что чудес на свете не бывает.