Райчел Мид - Тени суккуба

— Даже если это так, — сказал Первый, — Это ничего не значит. Ты лично убедилась. Нет никакого способа возвратить тебя.

— Возможно, это было ложью, — сказал я. — Возможно остальное было правдой. Вы смешали все. Они выясняли, где я была, но вы не показывали мне часть, где они изучили, как спасти меня. Они собираются сделать тот ритуал.

— Они потерпят неудачу. Ничто не может вытянуть твою душу отсюда.

— Вы ошибаетесь. Я даже толком не знала что говорю. Вся моя сущность ощущала, что я разорвусь, и что в реальности единственная вещь, которую нужно было делать — противоречить им.

— А ты наивна. Ты всегда была наивна. Низшие бессмертные несут эту слабость с их человеческих дней, и ты — одна из слабейших. Наша мать почти использовала твою слабость, чтобы освободиться от ангелов. Теперь это будет твое крушение.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что Никс почти использовала это?

Онейриды обменялись очень-очень счастливыми взглядами.

— Ваша мечта. Ваша фантазия, — объяснил Второй. — Та, которую она обещала показать Вам, если бы Вы освободили ее. Вы так сильно хотели полагать, что это было возможно, что Вы почти сдались.

На мгновение я не видела их или этой бесконечной черноты. Я был во сне, созданном самостоятельно, не ими. Во сне, котором Никс посылала мне много раз, сон из моего будущего с домом и ребенком. и мужчиной. Мужчиной, которого я любила, чья личность оставалась тайной. Никс никогда не показывала мне окончание. Никогда не мне показывала мне мужчину из сна.

— В вас столько дерьма, — сказал я. — Вы утверждаете, что Никс показывает правду — будущее. Но как то видение может быть правдой, если я заперта здесь на целую вечность?? Они не могут оба быть верными.

— Будущее меняется постоянно, — сказал Первый. — Так что то, что она показала тебе — правда. Твой путь изменился.

— О, прекратите! Какой смысл того, чтобы иметь видение будущего, если это может измениться в любой момент? Это не правда или ложь. Это — предположение. И я никогда не верила ей, так или иначе. То, что она показала мне, было невозможно — даже если бы я не была здесь с Вами, двумя задницами.

— Ты никогда не знала так ли это, — сказал Второй. Затем он обдумал что-то заново. — Вообще-то все было бы возможно, но ты живешь со знанием, что твое будущее не зависит от тебя.

— Вы не можете забрать то, чего у меня никогда не было, — огрызнулась я. — У суккубов не может быть детей. Такой жизни у меня никогда не будет.

Я не добавила, что из сна сбылась одна поразительная ситуация. Во сне у меня было 2 кошки. В то время у меня была только одна — Обри. И спустя некоторое время я нашла Годиву, которая оказалась другой кошкой из сна. Совпадение? Или я действительно была на пути к своему будущему, только для того, чтобы сейчас все разрушилось? Как всегда онейриды могли видеть мое сердце и знать, что я думаю.

— Ты хочешь увидеть? — спросил Первый.

— Увидеть что?

— Мужчину, — сказал Второй. — Мужчину из сна.

Все началось быстрее, чем я успела это остановить.

Я стояла на кухне, в одном из тех снов, в которых была я, наблюдающая за собой и чувствующая себя. Кухня была яркой и современной, гораздо больше, чем я могла себе вообразить, как не нуждающаяся в приготовлении пищи. Я из сна стаяла у раковины, с руками глубоко по локоть в мыльной воде, пахнущей апельсинами. Я руками мыла посуду и выполнила только половину этой дурацкой работы, но выглядела на самом деле счастливой. На полу лежала, разобранная на части, посудомоечная машина, что объясняло потребность в ручном труде.

Из другой комнаты, до моего слуха доносились звуки «Sweet Home Alabama». Я подпевала во время мытья. Я была довольна, я была переполнена такой совершенной радостью, что с трудом могла ее понять, после всего того, что произошло в моей жизни; особенно после этого пленения онейридами. Напев еще несколько тактов, я поставила мокрую чашка на стойку и повернулась, чтобы заглянуть в гостиную позади меня.

Маленькая девочка сидела там, приблизительно двух лет. Она сидела на одеяле, окруженная чучелами животных и другими игрушками. Она сжимала плюшевого жирафа в руках. Он звенел, когда она встряхнула его. Как если бы ощущая мой пристальный взгляд, она оглядывалась.

У нее были пухленькие щечки, которые не совсем потеряли их детский жирок. Тонкие, светло-каштановые завитки покрыли ее голову, и ее ореховые глаза были большими и обрамлены темными ресницами. Она была восхитительна. Позади нее на кушетке лежит Обри, свернулся в трудном небольшом шаре. Годива лежала около нее.

Радостная улыбка растянулась на лице маленькой девочки, образовывая ямочку на одной щеке. Меня захлестнула сильная волна любви и радости, эмоции, которые с трудом проникали через раны и боль реальной меня. Точно так же как в первый раз, когда мне снился этот сон, я с уверенностью — абсолютной уверенностью — знала, что эта девочка была моей дочерью.

Через несколько мгновений, я вернулась к своей посуде, хотя я ничего не хотела больше, чем вернуться в гостиную. Чертов ручной труд. Ни мое «я» из сна, ни мое настоящее «я», ни могли насытиться девочкой. Я хотела впитать ее. Я могла бы наблюдать за ней вечно, плененная большими манящими глазами и тонкими завитками.

Неспособная устоять, и заскучавшая от мыться посуды, я наконец сдалась и снова оглянулась. Девочка ушла. Я вытащила руки из воды, как раз вовремя, чтобы услышать удар и грохот. И последовавший звук плача.

Я выбежала из кухни. Обри и Годива подняли головы, удивленные моим резким движением. С другой стороны гостиной, моя дочь сидела на полу возле журнального столика, прижимая ко лбу маленькую ручку. Она плакала и слезы бежали по ее щекам.

В тот же миг я оказалась на коленях, сжимая ее в крепких объятьях. Смотря и чувствуя этот сон, мне также хотелось плакать от чувства такого мягкого, теплого тельца в моих руках. Я укачивала девочку, бормоча успокаивающие, бессмысленные слова, легко касаясь губами шелковистых волос. Наконец ее рыдания прекратились и она положила свою голову на мою грудь, просто довольная тем, что ее любили и качали. Так мы сидели счастливые на протяжении минуты, или около того, а затем, до меня донесся далекий звук двигателя автомобиля. Я подняла голову.

— Ты слышала? — спросила я. — Папочка дома.

Волнение зеркально отразилось на лице девочки, когда я встала, все еще держа и устраивая ее на своем бедре. Это требовало некоторой координации, учитывая насколько маленькой я была.

Мы дошли до передней двери и вышли на крыльцо. Была тихая темная ночь и только небольшой фонарь, висевший сверху, освещал нетронутый белый снег на лужайке и на подъездной аллее. А вокруг продолжал стеной падать снег. Я не знала, что это за место, но это определенно не был Сиэтл. Такое количество снега было бы причиной паники, знаком приближающегося Страшного Суда. Мы с дочерью же были совершенно спокойны, едва замечая снег. Где бы мы ни были, такая погода была тут обычной.