Шеннон Макгвайр - Магия крови. Розмарин и рута

Все подменыши разные. Некоторые, вроде меня, относительно слабые. Другим достается магия фэйри в полной мере - иногда больше, чем их чистокровным родителям, - и они не могут с ней справиться. О некоторых ходят слухи при чистокровных дворах, о тех, чьи имена не называют, после того как пожар потушен и вред подсчитан. Я слышала эти истории в детстве - сначала от мамы, когда она укладывала меня спать, а потом, когда все изменилось, от тех, кто пришел за мной. Не знаю, кто почувствовал большее облегчение, когда мы обнаружили, насколько слабы мои силы, - моя мама или я.

Даже слабые подменыши могут быть опасны. Им позволяют оставаться с родителями-людьми, пока они достаточно маленькие, чтобы инстинктивно маскироваться, но этот ранний контроль ухудшается, когда они вырастают, и надо делать выбор. Некоторым подменышам приходится делать Выбор Подменыша в три года, другие держатся почти до двадцати. Единственный раз в жизни я оказалась не по годам развитой, потому что моя детская магия начала подводить, когда мне исполнилось семь.

Понятия не имею, откуда они узнали, и не знаю, как они нас нашли. Я была в своей комнате, устраивала чайную вечеринку для игрушек, и тут они внезапно появились, вошли через дыру в стене, прекрасные и ужасные, от них нельзя было отвести взгляд. Смотреть на них было все равно что смотреть на солнце, но я не могла не делать это, пока мне не показалось, что я сейчас ослепну.

Один из них - мужчина с волосами цвета лисьего меха и вытянутым дружелюбным лицом - опустился передо мной на колени и взял меня за руки.

- Привет, - сказал он. - Меня зовут Сильвестр Торкиль. Я старый друг твоей мамы.

- Привет, - ответила я настолько вежливо, насколько позволял охвативший меня ужас. - Я Октобер.

Он неуверенно рассмеялся и сказал:

- Октобер, да? Что ж, Октобер, у меня к тебе вопрос. Это очень важный вопрос, поэтому я хочу, чтобы ты хорошо подумала, перед тем как ответить. Сделаешь это для меня?

- Могу попытаться. - Я нахмурилась. - Ты мне скажешь, если я ошибусь?

- Неправильных ответов нет, Октобер. Есть только правильные.

Дверь - настоящая дверь - открылась, и в комнату вошла мама. Она замерла, увидев Сильвестра, стоящего на коленях передо мной и держащего меня за руки, но не вымолвила ни слова. По ее щекам покатились слезы. Я никогда раньше не видела, как она плачет.

- Мамочка! - закричала я, пытаясь высвободить руки, подбежать к ней и утешить.

Сильвестр сжал ладони крепче:

- Октобер. - (Я продолжала вырываться.) - Октобер, посмотри на меня. Ты пойдешь к маме, после того как ответишь мне. - (Шмыгая носом и сердясь, я перестала дергаться и повернулась к нему.) - Хорошая девочка. А теперь, ты человек, Октобер? Или ты фэйри?

- Я как мама, я точно как мама, - ответила я.

Он отпустил меня, и я рванулась к ней.

Она обняла меня, продолжая плакать и не говоря ни слова, даже когда Сильвестр подошел и поцеловал ее в щеку и прошептал: «Амандина, мне очень жаль», даже когда его спутники схватили ее за плечи и потащили ее и меня сквозь дыру в стене. Дыра закрылась за нами, но не раньше, чем я заметила, что моя спальня загорелась, скрывая следы.

Моя человеческая жизнь закончилась в тот момент, когда они нашли нас; единственным настоящим вопросом был тот, отправлюсь ли я жить к фэйри или узнаю на собственной шкуре, какой холодной может быть «доброта» бессмертных. Подменыши не растут среди людей. Так не делается. Если бы я решила остаться человеком, произошел бы несчастный случай, что-нибудь простое, и моя горюющая мама могла бы остаться с мужем в мире смертных. Но вместо этого я выбрала фэйри и приговорила ее к Летним Землям. Тогда она перестала быть мамой, которую я знала: я не смогла заполнить пустоту, которую отец оставил в ее сердце, но и она никогда не давала мне возможности попытаться сделать это.

Иногда я размышляю: что, если те, кто выбирает смерть, делают правильный выбор? Никто не говорил мне, что слово «подменыш» может быть оскорблением или что оно значит жить в ловушке между мирами, наблюдая, как одна половина твоей семьи умирает, в то время как другая живет вечно. Мне пришлось узнать это самостоятельно.

Я попыталась освободиться от тревожного сна о моем Выборе Подменыша и оказалась на грани того, чтобы проснуться. Я могла справиться с неудачей на работе, я могла поговорить с пажом Сильвестра - все что угодно, Я бы согласилась почти на что угодно, лишь бы избавиться от воспоминаний о детстве и о выборе, который я не собиралась делать. Почти на все… за исключением того, что я получила. Я снова скользнула в эти подсвеченные золотом сны…

…обратно в пруд.

Мне часто снятся те четырнадцать лет, которые я потеряла из-за чар Саймона. Хотя подробностей мало, мои воспоминания о том времени - это бесконечная рябь по воде. Кое-что выделяется на этом фоне, но немного: первые лучи нового дня, окрашивающие воду; отчаянное кружение по поверхности воды дважды в год, в День Перемещения, хотя я не знала зачем. Я ни разу не видела пикси в День Перемещения, но не понимала, что это означает. Я вообще мало что понимала.

Даже в облике рыбы рассвет меня обжигал. Я всплывала на поверхность каждое утро, подставляя солнцу чешую, и на миг во мне что-то просыпалось. Часть меня знала, пусть смутно, что что-то не так, и эта часть понимала, что рассвет может меня освободить, если я запасусь терпением. Если бы я оказалась не способна сохранить знание, что с этим местом, с этим миром… со всем этим… что-то не так, я могла бы остаться в пруду навсегда. Возможно, помог рассвет, медленно снимая чары один слой за другим, пока не разрушил их полностью. Может, дело в другом. Возможно, я никогда не узнаю правды.

Что я знаю точно, так это то, что чары Саймона поддались прямо перед рассветом 11 июня 2009 года, то есть через четырнадцать лет и два дня после того, как были наложены. Все произошло без предупреждения. Чары не заставили меня всплыть на поверхность и не подняли меня из воды, словно какую-нибудь современную Венеру, на половинке раковины. Они просто исчезли, и я начала тонуть. Задыхаясь, я вынырнула из воды, рыдая от беспомощности и потрясения. Чары освободили тело, но продолжали сохранять силу над разумом, и я не понимала, что происходит. Мир был неправильным. Цвета, которые не должны существовать, и предметы маячили прямо передо мной, вместо того чтобы виднеться, как положено, по бокам. Действуя под влиянием дезориентированных инстинктов, я встала и тут же упала на спину, ибо мое и без того шаткое восприятие реальности отказывалось признать, что у меня есть ноги.

Небо побледнело, пока я барахталась в воде. Холод в итоге выгнал меня на землю, и я как-то умудрилась встать, не убив себя при этом. Не помню, как мне это удалось. Просто я обнаружила, что иду по тропинке на полузамерзших ногах, совершенно одна. Поблизости не было ни единого из привычных обитателей чайного сада: ни пикси, ни блуждающих огоньков - ничего, но я была слишком растеряна, чтобы мне это показалось странным. Это случится чуть позже, когда я начну понимать, что произошло. Много чего произойдет позже. А тогда я брела наугад, время от времени спотыкаясь или останавливаясь, чтобы выкашлять остатки воды. Я не знала, как меня зовут, где я, кто я. Я знала только то, что пруд отверг меня и мне некуда идти. Что со мной будет теперь, когда я не могу пойти домой?