Дженнифер Рардин - Пуля на закуску

Вряд ли я когда-либо думала, что свои способности мне придется применять к нему — тем более таким вот образом. Но вот я выслеживаю (нет-нет, веду, как учили нас в шпионской школе) его по улицам Тегерана, ориентируясь по его запаху и надеясь, что он не приведет меня к Зарсе.

Он и не привел.

Какое-то время он петлял вокруг, раз или два пересек свой след, наводя меня на мысль, что никуда определенно не направляется — просто выбежал пар выпустить в ходьбе. Я совершила отличную экскурсию по городу, посмотрела прекрасные фрески, большой бульвар, напомнивший мне центр Чикаго, и здание столь древнее, что оно из арок дверных проемов и осыпающихся колонн источало историю. Наконец след Вайля перестал блуждать и устремился на север.

Наша явочная квартира находилась на юго-западном краю города. Чем дольше я шла по следу, тем сильнее убеждалась, что Вайль шел к кафе, где нам с ним завтра вечером предстояло выполнить задание.

— Как приятно, что ты решила выйти со мной, — выдохнул голос позади меня.

Я резко обернулась:

— Вайль! Как ты…

Он стоял, опираясь обеими руками на трость, и смотрел на меня, прищурившись.

— Ты — моя, Жасмин. Когда я желаю знать, где ты, мне достаточно лишь открыть свой разум.

После секундного ощущения «ой-блин-что-я-наделала» я смогла взять себя в руки.

— Да, кстати об этом. Я согласилась присматривать за твоей душой, а не валяться у тебя в гардеробе между костюмом от Армани и туфлями от Гуччи. Так что не надо строить из себя собственника, Рикки.

Как постоянный зритель передачи «Я люблю Люси» он не мог не понять отсылки.

Он потер лоб внутренней стороной запястья.

— Я не в этом смысле. Ох, насколько бы легче было это объяснить, живи ты лет сто назад. Сейчас любые мои слова можно истолковать как оскорбление, когда я всего лишь… — Он покачал головой. — Боюсь, невозможно это объяснить так, чтобы ты не обиделась еще сильнее.

Он отвернулся, выбрасывая трость вперед на каждом шаге, будто хлестал призраков прошлого. Я шла следом. Молчание протянулось между нами липкой паутиной, которую никто из нас не хотел трогать. Но любоваться ею мне хотелось еще меньше.

Я поднесла часы к его лицу.

— Что такое? — полуспросил, полуфыркнул он неприветливо.

Я показала на циферблат:

— Выбери время.

— Зачем?

— Сделай, как я прошу.

Страдальческий вздох:

— Ладно, полночь.

Я посмотрела на часы:

— Так вот, сейчас половина девятого. Значит, у тебя есть возможность говорить мне ближайшие три с половиной часа все, что ты захочешь, и я не буду сердиться.

— Да неужто?

— Слушай, не надо цинизма. Ты знаешь, что я всегда слово держу.

— Тогда ладно. У тебя прекрасные волосы, и рыжий — мой любимый цвет. Я надеюсь, что ты их не станешь больше перекрашивать, но знаю, что будешь.

— Вайль, я не то имела в виду!

— Ты сердишься?

— Нет!

— А голос сердитый.

— Нет, я просто…

У меня просто голова закружилась от неудержимого желания влепить жирный сочный поцелуй в эти роскошные губы. И это когда мне полагается выходить из себя. Потому что ты меня не принял, как разменный автомат — купюру. Слишком много загнутых углов и складок, которые мне не разгладить. Может, если бы я умерла. Да, тогда бы ты точно гнался за мной через всю страну.

О'кей, Жас, кончай праздномыслие, потому что оно тебя выматывает, уже вымотало до предела.

— Ты мне просто скажи, что хотел сказать раньше, — попросила я, почти ни на что не надеясь.

Он пожал плечами:

— Трудно объяснить тому, кто никогда не жил в мире Вамперов, или в те времена, когда ничего плохого не видели в том, что один принадлежит другому.

— Попробуй, может, пойму.

— Авхар — продолжение своего схверамина. Не собственность, а возлюбленная… — Он резко замолчал и сжал губы, будто жалел, что слово уже вылетело. Покачал головой. — Если ты не можешь понять, как ты мне сейчас дорога, как высоко я тебя ценю, насколько мне необходимы твоя интуиция, твое остроумие, твоя вспыльчивость и твоя человечность… — у него глаза блеснули под луной, — можем прямо сейчас прекратить все эти отношения.

Мы остановились в жилом районе. Дома выглядывали из-за заборов любопытными детишками. Мне хотелось похлопать какой-нибудь из них по плечу и спросить, правда ли я сейчас слышала дифирамбы от Вайля. Это настолько не в его характере, что подтверждение от незаинтересованных лиц просто необходимо.

— Значит, я в каком-то смысле веду двойную жизнь. ЦРУ мне платит как твоему помощнику. Но как твой авхар…

— Ты мой партнер, мой компаньон, моя… Последнее слово он выдохнул едва-едва, а я слишком хотела услышать «любовь», чтобы поверить своим ушам, когда они подтвердили мою правоту.

— Класс, — прошептала я, позволив себе секундное облегчение. Разрыв, которого я боялась, не наступил. Я ему все еще дорога.

Мы пошли дальше. Несколько минут мы оба молчали, ничем не выделяясь из всех пар на вечерней прогулке. В одном отношении все было, как на любой городской улице в Америке. Дорога справа от нас была широкая, мощеная, обсаженная красивыми зелеными дубами. Здание слева, судя по виду, было построено в семидесятые из светло-коричневого кирпича. Но уличные фонари выдавали, где мы. Автомобили в большинстве своем выглядели как классика лет десять назад, мужчины, плотно идущие мимо нас, одеты были в типичные западные костюмы, женщины — а вот женщины напоминали мне очень печальных призраков.

Но даже это бы меня не беспокоило. Я так считаю, что если они хотят навешивать себе на голову тенты всякий раз, как выходят на улицу, то это их право. Но уж могли бы выбрать более веселые цвета для чадры, скрывающей нормальную одежду, в которой человек виден. Хотелось бы видеть покрывала тех оттенков, что отражаются в вывесках над заведениями, мимо которых мы шли. Ярко-синие, зеленые, желтые — они прямо хватают за щеки и трясут, как старая тетушка, которая тебя сто лет не видела.

А вот что меня и правда потрясло — это скрытое ощущение недоверия, исходящее от всех, мимо кого мы проходили. Не только к нам, хотя и к нам очевидным образом, но и к полиции, представленной на удивление густо на перекрестках и в виде патрулей на мотоциклах. Друг к другу, будто в любой момент каждый может выхватить «узи» из-под полы и скосить всех вокруг. Ощущение такое, будто всех пешеходов предупредили об этой опасности, и все они выискивают глазами блеск ствола, чтобы нырнуть в укрытие.

Я обернулась к Вайлю, пытаясь найти слова для этого впечатления. Но они вылетели у меня из головы, когда я услышала, что он говорит:

— Вот интересно, не стали ли мои сыновья здешними студентами.

Боже мой, Вайль, ну почему ты меня просто мусорным ящиком не треснул по затылку! Вот это был бы потрясающий перепад настроения. В смысле, меня бы перенесло от переживаний насчет эффективности моей работы и насчет взаимоотношений с тобой, не считая уже суперблагодарности судьбе за то, что родилась американкой, к желанию выцарапать себе глаза грейпфрутовыми ложечками. И перенесло бы за две максимум секунды!