Гейл Форман - Куда она ушла

- Да уж, несомненно, — хмыкает она, стараясь звучать равнодушно, но выходит не очень. Следует долгая пауза. Я ожидаю ее гневной тирады, встречных обвинений и прочего. Но она молчит.

- Ты еще здесь? — спрашиваю я.

- Да, просто думаю.

- О чем?

- Думаю о том, предпочла бы я, чтобы она умерла тогда.

- Господи, Брин!

- Заткнись! Ты не в праве играть в оскорбленного. В любом случае, не сейчас. И ответ — нет. Я не желаю ей смерти. — Она замолкает. — Чего не могу сказать на счет тебя. — И вешает трубку.

Я стою там, по-прежнему прижимая телефон к уху, вбирая последние слова Брин, гадая, был ли в ее враждебности хоть намек на прощение. Не знаю, важно ли это, потому что как только я чувствую прохладный воздух, я испытываю облегчение, и спокойствие разливается по телу.

Наконец, я поднимаю голову. Миа выглядывает из-за раздвижных дверей, ожидая прояснений. Все еще пребывая в ошеломленном состоянии, я машу ей рукой, и она медленно подходит к выложенному кирпичом патио, где я и стою, вцепившись в телефон. Она хватается за верхушку трубки, будто та — эстафетная палочка, ждущая передачи.

- Все в порядке? — спрашивает она.

- Я освобожден, скажем так, от моих прежних обязательств.

- От гастролей? — удивляется она. Я качаю головой.

- Нет, не от гастролей, но от всей хрени, предшествующей им. И от других, эм… осложнений.

- Ясно.

Мы просто стоим там какое-то время, лыбясь как идиоты и вцепившись в телефон. Наконец, я отпускаю его, осторожно вызволяю трубку из ее захвата и кладу ее на металлический столик, ни на секунду не выпуская ладони Мии из своей руки.

Я провожу пальцем по мозоли на ее большом пальце, поочередно по каждой костяшке и вверх вокруг запястья. В одно мгновение это стало так естественно, это стало привилегией. Я прикасаюсь к Мии . И она это позволяет . И не просто позволяет, а закрывает глаза и тянется к моему прикосновению.

- Это все реально? Неужели мне позволено держать эту руку? — спрашиваю я, поднося ее ладонь к своей небритой щеке.

Улыбка Мии словно тающий шоколад. Словно убойное гитарное соло. Словно все прекрасное, что есть в этом мире.

- Ммм, — единственный ее ответ.

Я притягиваю ее к себе. Тысячи солнечных лучей вырываются из груди.

- Позволено ли мне сделать так ? — спрашиваю я, беря ее за руки и кружа по двору в медленном танце. Ее лицо озаряет улыбка.

- Позволено, — шепчет она.

Я пробегаю пальцами вверх и вниз по ее обнаженным предплечьям. Вальсирую с ней вокруг кашпо, пестрящих благоухающими цветами. Зарываюсь носом в ее волосы, вдыхаю ее аромат, аромат Нью-Йоркской ночи, впитавшийся в нее. Прослеживаю ее взгляд, устремленный вверх, к небесам.

- Значит, ты думаешь, они смотрят на нас? — интересуюсь я, даря шраму на ее плече мимолетный поцелуй и чувствуя, как жаркие стрелы пронзают каждую часть моего тела.

- Кто? — спрашивает Миа, прижимаясь ко мне и слегка дрожа.

- Твоя семья. Ты вроде считаешь, они присматривают за тобой. Думаешь, они видят это? — Я обхватываю ее вокруг талии и целую прямо за ушком. Раньше это сводило ее с ума, и, судя по резкому вдоху и ноготкам, впившимся мне в бока, сводит до сих пор. До меня вдруг доходит, что есть что-то жуткое во всех этих вопросах, но для меня это не кажется таковым. Прошлой ночью мне было стыдно от мысли о том, что ее родители знают о моих поступках, но сейчас я не то чтобы хочу, чтобы они видели это, но хочу, чтобы они знали об этом, о нас.

- Предпочитаю думать, что они предоставляют мне немного уединенности, — говорит она, открываясь словно подсолнух поцелуям, которыми я осыпаю ее скулы. — Но мои соседи определенно все видят.

Она проводит руками по моим волосам, и у меня такое ощущение, что она пропустила электрический ток по черепу — если бы казнь на электрическом стуле была такой приятной.

- Привет, соседушки, — протягиваю я, пальцем выводя ленивые узоры вокруг основания ее ключицы.

Ее руки ныряют под мою футболку, мою грязную, старую, счастливую черную футболку. Прикосновения уже вовсе не кроткие. Скорее исследующие, а подушечки пальцев начинают посылать сигнал о крайней необходимости азбукой Морзе.

- Если это продлится чуть дольше, мои соседи станут зрителями незабываемого шоу, — шепчет она.

- Мы артисты, в конце концов, — отвечаю я, проскальзывая руками под ее блузку и проводя ими вверх вдоль всей длины торса, затем обратно вниз. Наша кожа просится наружу, словно магниты, слишком долго лишенные своих разноименных зарядов.

Я провожу пальцем вдоль ее шеи, линии скул, обхватываю рукой подбородок. И останавливаюсь. На мгновение мы замираем, всматриваясь друг в друга, смакуя момент. И затем внезапно обрушиваемся друг на друга. Миа отрывает ноги от земли и оборачивает их вокруг моего торса, зарываясь пальцами в волосы. Мои собственные руки запутываются в ее прядях. И наши губы. Недостаточно кожи, недостаточно слюны, недостаточно времени для тех потерянных лет, что наши губы пытаются компенсировать, найдя друг друга. Мы целуемся. Электрический поток достигает своего максимума. Должно быть, по всему Бруклину перебои со светом.

- В дом! — Миа наполовину приказывает, наполовину умоляет, и с ее ногами все еще обернутыми вокруг меня я несу ее обратно в крошечный дом, обратно на диван, где всего несколько часов назад мы спали вместе, но порознь.

В этот раз сна ни в одном глазу. И мы вместе, как единое целое.

Мы засыпаем, просыпаясь посреди ночи от голода. Заказываем еду на дом. Едим наверху на ее кровати. Это похоже на сон, и его самая невероятная часть — пробуждение на рассвете. Рядом с Мией. Я вижу ее спящий силуэт и чувствую себя самым счастливым человеком на земле. Притягиваю ее ближе к себе и снова засыпаю.

Но когда я снова просыпаюсь несколько часов спустя, Миа сидит на стуле у окна, поджав ноги и укутавшись в старое шерстяное одеяло, связанное ее бабушкой. Она выглядит несчастной, и страх, пулей пронзающий сердце, несравним ни с чем, что я испытывал прежде. А это о многом говорит. Единственная мысль, пульсирующая в голове: «Я не могу потерять тебя снова. В этот раз это и правда убьет меня».

- Что случилось? — спрашиваю я, пока не струсил и не совершил какую-нибудь глупость, вроде того, чтобы убежать прежде, чем сердце превратится в кусок пепла.

- Я просто вспоминала школу, — произносит она печально.

- Да, это любого вгонит в тоску.

Миа не попадается на удочку. Она не смеется. Она сползает на стуле.

- Я думала о том, что мы снова оказались в той же лодке. Как когда я собиралась в Джуллиард, а ты… туда, где ты сейчас. — Она опускает голову, накручивает кусочек шерстяной нитки от одеяла на палец, пока кожа на кончике не бледнеет. — За одним исключением: тогда у нас было больше времени, чтобы поразмыслить над этим. А сейчас у нас есть только день, точнее был день. Прошлая ночь была удивительной, но это только одна ночь. Мне и, правда, нужно улетать в Японию через каких-то семь часов. А тебя ждет группа. Гастроли.