Елена Жаринова - Наследник Шимилора

— Ловко мы их! — с гордостью заявил Сэф. Нолколеда только что перевязала ему раненое плечо. Рана была несерьезная — во всяком случае, так сказала немка, а ее познаниям в медицине мы уже привыкли доверять. Но Сэф все равно был бледен — от вида собственной крови.

— Слишком ловко. Если они хотели нас убить, то действовали странно, — заметила Нолколеда.

— Действительно, странно, — согласилась я. — Например, когда я сунулась в окно… Почему мускар не выстрелил?

Сэф с Ледой переглянулись так, как будто знали больше меня.

— Возможно, они хотели взять в плен, причем именно тебя, — проговорил Семафэль. — Ну, знатная дама, все такое… они могли бы потребовать выкуп…

Мне это объяснение показалось натянутым.

— Может быть, стоит связаться с Базой? — тихо сказала я.

— Ни в коем случае, — отрезала Нолколеда. — Никакой угрозы для миссии нет. Фраматы не любят, когда их беспокоят по пустякам.

«Ничего себе пустяки», — подумала я, но вслух спорить не стала. Ни сенс, ни Сэф не поддержали меня, а они провели в Лаверэле гораздо больше времени, чем я.

Перед тем, как уйти, Сэф задержался на пороге.

— Ну что, солнце мое, с боевым крещением! — сказал он.

— Да уж, — покраснела я. — Проку от меня было немного.

Мне действительно было стыдно за свое бездействие: пока я охала и ахала над окровавленным рукавом Сэфа, немка, бесцеремонно отодвинув меня, сделала все, что полагается. Я даже разозлилась на нее: чего она суется! Хотя следовало досадовать на себя, собственную неловкость и неумение… Кажется, эти качества не очень нравятся мужчинам. Тем неожиданнее оказались слова Сэфа:

— Я тоже был не на высоте. Но мне очень хотелось тебя защитить. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — растерянно отозвалась я. Потом закрыла за ним дверь и оглянулась на Нолколеду. Немка, как ни в чем не бывало, взбивала подушку.

— Вам помочь, гарсин? — спросила она. — Или справитесь сами?

— Ты опять за свое… — вздохнула я. — Скажи лучше, где ты научилась так драться.

Я не ожидала, что она ответит. К моему удивлению, Нолколеда присела на кровать, потерла ушибленную руку и сказала:

— Мой дядя работал в «штази», если тебе это что-нибудь говорит.

Увидев недоумение на моем лице, коротко пояснила:

— Внешняя разведка. С пяти лет дядя занимался со мной всем, что умел сам, — вот и весь секрет.

— А как ты оказалась здесь? — заинтересованно спросила я.

Но немка не была настроена поддерживать разговор. Она пожала плечами:

— Десять миллионов — очень хорошие деньги. И я очень рассчитываю их получить. Хотя с такими коллегами, как ты, это маловероятно.

С этими словами Нолколеда легла, отвернувшись к стене.

На рассвете мы покинули «Медвежий угол». Мегедэль Амадас не поленился встать ни свет, ни заря, чтобы нас проводить. С Нолколеды он не сводил глаз и припал к ее руке с бесконечным прощальным поцелуем.

— На твоем месте, Леда, я бы не терялся, — весело заметил Сэф, когда за нами закрылись ворота. — Мегедэль — вдовец. Он обеспечил бы тебе титул и состояние.

— У меня другие планы, — огрызнулась Нолколеда, бросив на него сердитый взгляд.

А я подумала, что в Шимилоре прачка вполне могла выйти замуж за дворянина. Сословные различия были здесь не большим препятствием для любви, чем обычные человеческие проблемы — которых, на мой взгляд, и так всегда больше чем достаточно…

Купить новую лошадь для Сэфа мы могли только в Гобедоре. Правда, ради интереса мы посетили одну деревенскую ярмарку, но там нам предложили таких престарелых кляч и за такие баснословные деньги, что мы предпочли время от времени уступать Сэфу своих лошадей.

В Гобедоре Сэф с Нолколедой отправились за лошадью, а меня сенс Зилезан потащил смотреть тамошнюю ратушу. Честно говоря, я не любительница архитектуры. Кроме того, настроение у меня было отвратительное — быть может, впервые с тех пор, как я очутилась в Лаверэле. Я надеялась, что, попав сюда, навсегда избавилась от неуверенности и терзаний по поводу того, что другие играют главные роли в пьесе, где мне уготовано место в массовке. Но все это возвращалось. Я снова и снова прокручивала в памяти недавнюю сцену. Даже однорукий ученый вел себя более мужественно, чем я. У Нолколеды есть все причины презирать меня. А Сэф просто хотел утешить. Все, что я ценила в себе — пресловутый «богатый внутренний мир» — здесь никому не был нужен, требовались совсем другие качества: умение крепко держаться в седле, метко стрелять, без устали шагать сантон за сантоном…

Расстроенная, я довольно равнодушно пялилась на древнее здание, пока сенс ощупывал и осматривал каждый камень розоватой стены. Наконец ученый обратил ко мне счастливое лицо:

— Джоан, вы знаете, почему лаверэльцы — великие зодчие? Дело в том, что они не спорят с природой. Не стараются ее превзойти. Посмотрите: эта ратуша… Она просто часть пейзажа. Ратуша, и небо, в которое упирается шпиль, и голуби, которые кружат вокруг, и мелодия башен и окон, — все это части единого целого. Ах, как нам этого не хватает! На Земле даже в старину так не строили, что уж говорить о нынешних небоскребах…

Появление Нолколеды и Сэфа верхом на новом коне изумительной шоколадной масти с редкими сиреневыми пятнами на ногах прервало нашу экскурсию. Оказалось, этот красавец обошелся нашим друзьям очень дешево: всего пять доранов. «Неброская масть», — пояснил свою удачу Сэф.

Еще двое суток пути — и вот наконец впереди раскинулось озеро Пешер, широкий разлив реки Фулгуран, берущей начало в верхнем течении Рабуса. День был пасмурный и дождливый, озерная вода неприветливо бурлила, меняя свой цвет от серого до черного.

На заставе нас встретили пограничники. Хмурый офицер в расстегнутом мундире вскользь просмотрел наши подорожные.

— Как служба, чинквин, граница на замке? — осведомился Сэф.

«Чинквин» был одним из нижних офицерских чинов, вроде нашего капитана.

— У нас все спокойно, монгарс, — зевая, ответил тот. — На диком берегу иногда стреляют, но сюда не лезут.

— Говорят, молодой принц недавно пересек границу?

— Да, было дело. Еще до праздника Цветения. Месяц Вишни только начинался.

— Какая точность, чинквин!

— Благодарю, монгарс.

Пожилой чинквин не расслышал иронии в словах Сэфа. Впрочем, в Лаверэле такая датировка действительно была очень точной. Размеренный образ жизни позволял лаверэльцам исчислять время выражениями «сразу после рассвета» или «незадолго до праздника Урожая».

Под моросящим дождем мы загнали лошадей на паром. Переправиться на другой берег стоило кувр с человека и кувр с коня. Чаня и Буррикот поехали бесплатно, за это паромщик взял с нас слово, что мы помолимся за него в Священной роще. Дул холодный ветер. Я переоделась в кожаные брюки и вязаную тунику до колен, остальные тоже достали теплые вещи. Паром сильно качало. Настроение было тревожное — то ли из-за погоды, то ли от приближения незнакомого берега. Мы плыли почти целый день. Когда стемнело, из-за туч не выглянуло ни одно из многочисленных светил. А потом послышались выстрелы — частые и оглушительные, как будто стреляли у нас над ухом.