Елена Жаринова - Наследник Шимилора

— Маландрины, — невозмутимо заметил паромщик.

Мы переглянулись. Похоже, наши приключения только начинались…

— Итак, друзья мои, мы высадились чуть южнее истока реки Бло. По этой дороге мы доберемся до моста и переправимся на северный берег. На той стороне должна быть дорога, ведущая в Обриен. — Сенс Зилезан, нацепив очки, бережно расстелил на пеньке потрепанную карту Диких земель. — Правда, за точность этих сведений я не ручаюсь. Карте лет триста, — добавил он. — С тех пор никто из ученых не удосужился внести в нее уточнения. Надеюсь, мне удастся…

— Сенс Зилезан, нам предстоит решать другие задачи, — прервала его Нолколеда. — Меня больше интересует, как мы будем искать принца.

— Паромщик благополучно переправил посольство, — Сэф пожал плечами. — Значит, до Диких земель они добрались. И, разумеется, поехали по дороге — а как иначе? Значит, мы последуем за ними, а там будет видно.

Алый рассвет застал нас на берегу озера Пешер. День обещал быть жарким — кажется, в Лаверэль, наконец, пришло настоящее лето. Кругом было тихо, только пели на разные голоса лесные птицы и кричали над озером чайки-охотницы.

— Я бы искупался на дорожку, — сказал Бар. Он быстро скинул с себя одежду, оставшись в белых подштанниках до колен, и с разбегу нырнул в воду.

— Вода, наверное, холодная, — с сомнением произнес Сэф, потирая раненую руку. Я улыбнулась: Лаверэль не истребил в нем анапчанина, привыкшего к теплому Черному морю. Сама же я с завистью смотрела, как Бар, отфыркиваясь, как тюлень, аккуратными саженками меряет озеро. Чаня, с лаем побегав вдоль берега, тоже бросился в воду, поднимая тучу брызг. А! Была, не была! Я разделась до нижнего белья, которое вполне могло послужить купальным костюмом: в Лаверэле женщины носили удобные короткие штанишки и корсеты, не стесняющие дыхания. С удовольствием окунувшись, я увидела, что Сэф и Нолколеда последовали моему примеру. Коварно подкараулив Сэфа, я окатила его водой. Бедняга заорал так, что по лесу разнеслось многократное эхо.

— Ведешь себя, как малое дитя, — недовольно пробурчал Сэф. — К лицу ли это солидной даме за сорок…

— Что?! — я чуть не захлебнулась от возмущения.

— Эй, спокойно, спокойно! А что я такого сказал? Посчитай, сколько тебе должно быть по-лаверэльски?

Я перевернулась на спину и задумалась. В лаверэльском году было двести шестнадцать дней. По земному летоисчислению мне двадцать шесть — то есть около девяти тысяч четырехсот дней. Если поделить это на двести шестнадцать… Получается что-то около сорока трех. Действительно, вполне бальзаковский возраст!

Переодевшись после купания, я чувствовала себя на верху блаженства. Я уже привыкла к воздуху Лаверэля, от которого в первое время кружилась голова. Но что вода может быть такой — прозрачной, отражающей алое солнце, душистой и чуть сладковатой на вкус… Она без всякого мыла дочиста отмывала снаружи и изнутри.

Остальные тоже были довольны. Только Бар ворчал, потирая загривок:

— Исцарапал меня, паршивец.

Оказывается, Чаня не хотел плыть иначе, как на закорках у своего приятеля, и разодрал ему спину.

Дорога уводила нас все дальше от озера — вглубь леса, сухого и по-южному прозрачного. В воздухе звенели комариные стаи. Я думала, нам житья не будет от этих кровопийц, но земляне не понравились комарам на вкус. Интересно, обратил ли Бар на это внимание? Его, правда, комары тоже не кусали.

Зато лошадям приходилось нелегко. Благородные животные изо всех сил махали хвостами, чтобы избавить себя от напасти, и нервно ржали. Даже флегматичный Буррикот недовольно прядал ушами. Поэтому сначала мы не обратили внимание на странное поведение Карамэля, нового жеребца Сэфа. Он мотал головой все сильнее, норовя вырвать повод из рук. Потом ни с того ни с сего взвился на дыбы. Сэф пытался успокоить жеребца ласковыми словами, но от звуков его голоса Карамэль совсем обезумел. Он брыкнул задом и рухнул на дорогу, подминая под себя седока.

— Модит! — выругался Сэф, отряхиваясь от пыли.

— А я тебе говорила, он стоил подозрительно дешево, — злорадно заметила Нолколеда.

Карамэль тем временем вскочил на ноги и с жалобным ржанием отбежал в сторону. К себе он никого не подпускал, хотя и намерений покинуть отряд не выражал. Один из дорожных мешков Сэфа отвязался и, довольно помятый, валялся на дороге.

— Нет, на обратном пути я не поленюсь, найду того торговца! — негодовал Сэф. — Ничего себе, хорошо выезженный! Интересно, каким он был до выездки. На голове, что ли, ходил?

Все это, однако, было не смешно. Нас окружали Дикие земли, и мы понятия не имели, где можно будет купить новую лошадь.

Сэф с досадой плюнул в сторону Карамэля.

— И какая муха тебя укусила!

— Муха зозот, монгарс.

— Что?

Сэф застыл, удивленно подняв бровь, а я едва не выпала из седла, потому что в разговор вмешался не кто иной… как мой пес!

— Карамэль рассказал мне, что он родом из окрестностей Лайдолая, монгарс, — Чаня старательно открывал и закрывал пасть. — Муха зозот — бич тамошнего скота. Беднягу укусили еще жеребенком, и теперь у него на спине незаживающая язва. Человек, который продал вам Карамэля, перед ярмаркой долго его лечил и не надевал седла. А теперь язва снова открылась. Поверьте, монгарс, Карамэль очень сожалеет, что уронил вас, но от боли он потерял рассудок.

— Ущипните меня, — сказал Сэф. — Лошадь извиняется. Собака разговаривает. Что вообще происходит, кто-нибудь может объяснить?

— Этого нам только не хватало, — заметила Нолколеда. — Он и раньше не особенно молчал…

Бар задумчиво чесал затылок, а сенс Зилезан не находил слов. Чаня тем временем церемонно обратился ко мне.

— Гарсин, я, наверное, должен объясниться… Досточтимые господа не будут возражать, если я переговорю с глазу на глаз со своей хозяйкой? Кстати, Карамэль просит передать, что холодный компресс ему бы не повредил…

Я спешилась и, не чуя под собой ног, пошла по дороге вслед за Чангом. Даже переход в другой мир потряс меня меньше, чем метаморфоза с моей собакой…

— Видишь ли, хозяйка, — заявил мне пес, — как только мы сюда прибыли, со мной стало твориться что-то странное. Я начал понимать человеческую речь. То есть я и раньше понимал то, что ты говоришь, но по-другому… Я узнавал отдельные слова и знал, что мне следует делать. Мне нравились слова «печенье», «гулять», «красивая собачка». И я очень не любил, когда ты говорила «фу» или «нельзя». А здесь, в Лаверэле, вдруг выяснилось, что жизнь гораздо сложнее, чем я думал раньше. Но я не сразу понял, что могу говорить. Я пару раз пробовал — сам с собой, разумеется, — и очень пугался. А сегодня как-то вышло само собой. Ты не сердишься?