Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи

Как мне уберечь мою ворожею? Получится ли у меня найти третий камень? Что будет, когда я вернусь? Если Ксана — это воплощение Альки, написанное программистами «Сторакса» в виде сценария, то, как я буду жить с настоящей женой, когда вернусь в свое время? Я ловил себя на том, что даже не помнил, как я жил с Алькой в реальности. Память с каждым днем становилась все чище от воспоминаний прежней, настоящей жизни. Я только не мог для себя решить, считать ли изменой Алькин роман с тем кузнецом, если он был мной, только не настоящим, придуманным и написанным программистами для Альки точно так же как и Ксана для меня. Почему, если Ксана — не реальность я так люблю её, похожа ли Алька на Ксану хоть немного? Тревожный сон пришел вместе с закатом и принес ночные видения, которые не дали мне ответа на этот вопрос.

Холодная рябь водной поверхности вызвала легкую дрожь, при мысли, что мне предстоит окунуться в нее. С самого утра я только и делал, что таскал за собой лодку, пока Ксана, бродя по берегу, определяла место нахождения третьего камня. Пустынный, некогда покрытый сочной зеленой травой, а теперь только выцветшими ее остатками, да острыми камнями берег бесконечно тянулся вдоль водной глади, которая вдруг, после недолгих манипуляций Ксаны, из бурной, с порогами и водоворотами речушки превратилась в спокойную, почти неподвижную поверхность. Ксана подошла почти к самому её краю — она определенно что-то почувствовала. Оба камня в ее руках будто засветились. Она обернулась:

— Здесь!

— Прямо у берега? — Я облегченно вздохнул — не придется больше таскать с собой лодку.

— Нет — надо плыть к середине. По легенде именно там перевернулась лодка.

— О! Нет!

— Не жалуйся, Данила Алексеевич, — последний камень. Добудешь и — свобода.

— Свобода, — я притянул ее к себе, — не нужна мне такая свобода… без тебя.

Её глаза смотрели на меня без отрыва. В них была любовь, тоска и какая-то безысходность.

— Надо плыть на середину.

— Уже сажусь на весла.

— Я с тобой.

Когда лодка достигла середины реки, Ксана положила руку мне на плечо.

— Здесь

— Прямо здесь?

— Да.

— Я должна кое-что сделать. — Ксана достала из котомки, которую кинула в лодку перед отплытием, хлеб и вино и осторожно вылила вино в воду и раскрошила хлеб, тихо шепча какие-то заклинания.

— Что ты делаешь?

Она загадочно улыбнулась и, обернувшись, посмотрела на меня.

— Задабриваю водяного.

— Кого?

— Водяного.

— Ну, уж это совсем чушь. Водяных просто не бывает.

— Ты даже не представляешь, как тесен невидимый мир вокруг нас.

— Я надеюсь, теперь водяной меня не съест. — Я рассмеялся.

— Тебе надо выпить это — она протягивала мне флягу, с какой — то жидкостью.

— Зачем?

— Ты не будешь чувствовать холода.

— Так не бывает.

— Попробуй.

— Ну, давай. — Я вылил в рот сладковато-горькую тягучую жидкость, которая, словно огнем, обожгла меня изнутри. Мне показалось, что я выпил расплавленный свинец. Я не мог промолвить ни слова, мне стало невыносимо жарко.

— Прыгай, прыгай в воду. — Она почти вытолкнула меня из лодки. Я, словно в замедленном кино, погружался в реку, едва успев глотнуть воздуха. Было ощущение, что ледяная вода реки вскипала от температуры моего тела. Я действительно не чувствовал холода — распиравший меня жар мгновенно прошел и я, словно купался в парном молоке. Я принялся обшаривать дно в поисках камня. Несколько раз мне пришлось всплывать, чтобы глотнуть воздуха. Я находил глазами лодку, в которой сидела Ксана, видел, что она рядом, пристально наблюдает за гладью воды, и снова нырял к самому дну. Было плохо видно — вода была очень мутной. Я обшаривал сантиметр за сантиметром вокруг, но все было безуспешно — дно было илистым и почти ровным. Я в очередной раз поднялся глотнуть воздуха.

— Лодку! Ищи лодку — Ксана указывала мне прямо на середину реки. Я вновь ринулся в мутную пучину к указанному Ксаной месту. Практически сразу, на обшаренном мною несколько, казалось бы, раз месте я нащупал остов разбитой лодки. Медленно и осторожно разрывая ил руками, я искал — сам не знал что — что-то в чем мог быть камень, — сундук, истлевший узелок с одеждой — что угодно. Внезапно я нащупал что-то округлое и плотное. Я поднял это из ила и от ужаса и отвращения чуть не захлебнулся — на меня пустыми глазницами смотрел полуистлевший череп. Видимо это и была утонувшая дочь Любавы. Из черепа выплыла и ушла, извиваясь, к поверхности маленькая змейка. Камень. Где же камень? Я вновь, то всплывал к поверхности за воздухом, то нырял ко дну, разгребая ил и камни вокруг лодки. Действие снадобья, которым поила меня Ксана, заканчивалось, и я стал отчетливо чувствовать ледяные струи. Я коченел, пальцы не слушались. Я уже отчаялся и собирался всплыть — умереть от переохлаждения совсем мне не улыбалось, как вдруг моя рука нащупала очередные останки — это была кисть скелета, сжатая в кулак. Остатки ткани, завязанные в узел, говорили о том, что в руке девушка сжимала какую-то котомку или узел с вещами. Из последних сил я впился руками в ил под останками. С кучей истлевших тряпок в воду взметнулись, песок, камушки и нечто большое и сияющее. Это нечто светилось в мутной непрозрачной воде, так же как и те первые два камня. Я, почти теряя сознание от холода и нехватки воздуха, вцепился в него и взметнулся к поверхности. Навстречу мне устремилось что-то большое, зеленовато-серое, пучеглазое, страшное. Мгновение мы смотрели друг на друга, потом нечто кивнуло мне, перед лицом мелькнул то ли хвост, то ли плавник. Я медленно, как во сне, поднимался к верху, забыв о холоде и нехватке воздуха. Зато я смогу рассказать коллегам, если конечно выживу, как выглядит водяной на самом деле. Как будто по волшебству, лодка с Ксаной оказалась рядом с тем местом, где я вынырнул. Я бросил камень в лодку и, подтянувшись на руках, рухнул через борт на дно. Все тело леденело — я бы даже не смог шевельнуть рукой. Как сквозь туман, я почувствовал, что Ксана вливает мне в рот несколько капель огненного зелья и укрывает полушубком. Стало тепло, и я расслабленно задремал, В то время как Ксана правила лодку к берегу. На самом дне нашего суденышка сияли тремя огнями камни — огненный рубин, горящий изнутри странным неярким светом черный турмалин и ослепительный, чистейший огромный алмаз — яйцо птицы Гамаюн.

Русская свадьба — раздольная, щедрая. Не знающая преград, начала и конца. Знаете ли вы, мои современники, жители кварталов под колпаками огромного мегаполиса, празднующие свое бракосочетание в ресторанах, а медовый месяц проводящие на лунных колониях, как на самом деле проходили свадьбы в русских деревнях? Внимайте же тому, чему я оказался свидетелем: вначале было сватовство. Сватали отец, мать, зять, жених порой невесту и не знал совсем. Обоих не спрашивали, хотят ли они жениться. Это было скорей взаимовыгодной хозяйственной сделкой между родителями. Приходят сваты в дом, садятся под матку (икону пресвятой богородицы, висевшую, как правило, в «красном» углу избы) — ясно, за чем пришли. Девушка в это время в чулане. Если родители согласны, то она выходит из чулана, ей говорят о решении. «Кладку» клали деньгами, шубой. Вечером «запой». Ставят вино с той и другой стороны. Жених ведёт на «запой» своих друзей, девушка своих подружек. Полная изба набирается. Девушки собирают невесту в хорошую обряду. За столом сидят жених, мать, отец, все родные и друзья. Подруги выводят невесту, она всем кланяется, потом подаёт жениху подарок (перчатки, платочек). Их сажают рядом. Девушки поют величальные песни. Величают гостей: сваху, родных, молодого гостя (жениху, невесте и родителям величальные петь не положено). Гости посидят и уходят, — остаётся одна молодёжь. Всю ночь пляски, танцы.