Эйвери Уильямс - Невозможное завтра

А потом начинается. Его ноги, руки, голова становятся серыми, человеческие цвета стираются. Они сходят с его лица, с рук, ног, оставляя после себя пепельную, рассыпающуюся поверхность. Все, что на нем – его одежда, пояс, наручники, распадается вместе с его плотью.

Ветер затихает, оставляя тело в покое, все серое, негатив фотографии – вот что это было.

Я слышу сквозь деревья приближающийся ветер, листья испускают предсмертный вздох перед тем, как плавно опуститься на землю. Бриз накрывает амбар подобно тому, как волна накрывает пляж, в воздухе бьются невидимые крылья. Они захватывают горку пыли, которая раньше была его телом, и поднимают ее вверх по спирали.

Порыв, и еще, и еще. Мгновением спустя пыль уносит ветер, пыль уносит вечность.

Начинается дождь.

Слезы облегчения смешиваются с дождем, стекая по лицу, пока я возвращаюсь к дому. Не могу поверить, что все кончено. Впервые с того момента, как Кир возник в моем классе по биологии в начале ноября, я свободна.

Я прорываюсь через деревья, мимо моря виноградных лоз, мимо ямки от костра, мимо обитой деревом Викторианской гостиницы, пока не достигаю небольшой парковки, где мы оставили машины. Здесь нет полицейского крузера, но как-то же Кир должен был приехать. Он, возможно, спрятал автомобиль где-нибудь по дороге.

Я снова срываюсь с места, бегу уже медленнее, обходя участок, повторяя экскурсию ранее с Ридом и остальными. Рид. Меня поражает раскаяние, когда я понимаю, как ошибалась насчет него, как близко я была к его убийству. Так же, как я была неправа насчет Ноя.

Уже собираюсь возвращаться, но еще раз смотрю на виноградник. На востоке тропа вьется к одному месту, которое я не проверяла: к стеклянной оранжерее. Даже при том, что моя ночная рубашка вся запачкалась, а пальцы пульсируют от холода, я решаюсь пойти и проверить ее, только чтобы быть уверенной, что Кир приехал один.

Теперь я иду медленно, слушая, как дождь ударяет по виноградным лозам, по моему лицу. Я почти не замечаю этого. Кир мертв. Наконец-то, по-настоящему мертв. Я видела это своими собственными глазами. Я сама сделала это. Я должна чувствовать торжество, должна чувствовать, словно поднимаюсь в небеса. Но пока я без Ноя, победы нет.

Ной. Меня снедает звук его имени. Каждый шаг звучит для меня как «Ной». Мне в спину дует ветер, подгоняя. Чем раньше я удостоверюсь, что оранжерея безопасна, тем раньше я смогу вернуться в дом, где спит Ной. Смогу сразу же разбудить его, извиниться, попытаться все вернуть на свои места. Больше ничто не заставит меня держаться от него подальше. Кира больше нет.

Поднявшись на небольшой холм, я замираю. Оранжерея прямо подо мной, сияет в оранжевом свечении, которое, я подозреваю, исходит от множества свечей изнутри.

Внутри кто-то есть.

Я бросаюсь через непогоду как фантом, пристально смотрю влево, вправо, приближаясь к стеклянным стенам здания. Складываю ладони чашечкой и заглядываю внутрь. Это Ной.

Он сидит на полинялой синей кушетке посреди оранжереи, колени притянуты к груди, на плечах одеяло. У меня перехватывает дыхание, настолько он красив. И настолько печален, даже буря снаружи ничто по сравнению с этим. Я кусаю губу и стучу пальцем по стеклу. Он не отвечает – дождь поглощает все звуки. Я стучу снова, сильнее.

Он вздергивает голову. Озирается, затем замечает меня. Я прислоняю руку к стеклу. Он встает, выражение его лица нечитаемо, затем кивает на дверь, приглашая меня.

В оранжерее мерцают огни. Ной зажег несколько свеч, и их свет танцует на стеклянных стенах, старинных зеркалах, отражаясь, бесконечное множество раз. Тепло усиливает аромат цветов в горшках: жасмина, роз и лилий.

Глаза Ноя красные, настороженные. На нем джинсы, низко сидящие на бедрах, и футболка с круглым вырезом, обтягивающая его тело. На его руках извилистые линии от света свечей.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Он не должен быть в оранжерее в такую погоду.

– Я мог бы спросить тебя о том же. – Его голос резкий.

– Мне нужно поговорить с тобой, – дрожа, говорю я. Вода капает с моих волос, с промокшей ночной рубашки. – Пожалуйста?

– Валяй, – отвечает он, но это не чувствуется приглашением к разговору.

Я неуверенно подходу к кушетке. Его каменное выражение говорит мне, что я не заслужила сидеть рядом с ним, поэтому я съеживаюсь на соседнем кресле. Не могу перестать дрожать. Я обнимаю себя, но это не очень-то помогает. Опускаю подбородок к груди и с удивлением ощущаю, что Ной мягко кладет мне на плечи одеяло.

– Спасибо, – хрипло шепчу ему. Он только кивает и возвращается на диванчик.

Я замечаю, что он босой; и по какой-то причине это наполняет меня нежностью. Некоторое время мы сидим в тишине. Я изо всех сил пытаюсь найти слова, но не уверена, как начать.

– Чего ты хочешь? – спрашивает он, наконец.

Я поднимаю взгляд на стеклянную крышу. По ней стекают потоки воды. Это словно быть на водопаде.

– Я ошибалась, – удается мне прошептать. – Прости, Ной. Я так сожалею.

– Ты уничтожила меня, Кайли. Ты вырывала мое сердце снова и снова. – Он встает и начинает ходить по оранжерее, оранжевый свет выделяет его лопатки, выступающие под футболкой. – Почему я должен позволять тебе снова делать мне больно?

Я тоже вскакиваю. Приближаюсь к нему, кладу руку ему на плечо. Жар его кожи опаляет меня, посылает электричество через мое тело.

– Не трогай меня! – отбрасывая мою руку, грубо говорит он. Я падаю на колени, молясь быть сильной. Рыдание вырывает из моего горла. Я просто пыталась уберечь его. Я никогда не думала, что из-за этого лишь потеряю его.

Впервые до меня доходит отвратительная правда. Он может никогда не простить меня. Он не простит меня. Наши отношения не были нерушимыми, не были неуязвимыми. Они могли разрушиться в пыль.

Я обнимаю себя руками и плачу. Меня не волнует, как глупо я выгляжу, как бессмысленно, как отчаянно.

– Я люблю тебя, Ной, – я рыдаю, мой голос неровный. – Я все испортила. Но я отказываюсь верить, что у нас все кончено. Мы должны были быть вместе вечно.

Пружины дивана скрипят, когда он садится.

– Вечно, а? Не уверен, что знаю, что это значит.

– А я уверена.

Я встаю. Снова подхожу к нему, к кушетке, где он сидит, спрятав лицо в ладони. Все, что у меня есть, – это сердце, мое покрытое шрамами сердце. Моя древняя душа.

Воздух наполнен электричеством. Его хватило бы на освещение тысячи городов, тысячи жизней. Я сокращаю пространство между нами, склоняюсь к его лицу. Ему не мешало бы побриться. Я нерешительно глажу его колючую щеку.

– Ты не обязан мне верить. – Сейчас мой голос сильнее. – Но я люблю тебя, Ной Вандер. И любовь моя длится уже давно. – Мой голос ломается, трещина в сердце становится шире. – Прощай, – говорю я. Он тоже дрожит. Я целую его в лоб и поворачиваюсь, чтобы уйти.