Лиза Дероше - Первородный грех

Оставь его в покое, думаю я. Пожалуйста.

И тогда я сжимаюсь в руках Люка, сидя на ступеньках крыльца. Люк так горяч, что я пытаюсь притянуть его поближе, мне так холодно, и я не могу унять дрожь. Наконец-то, я заставляю глаза открыться.

И я замечаю кровь — кровь Тейлор — она на мне везде. На моих руках. На моей одежде.

О, Боже — Тейлор.

Крик Баньши вырывается из моей груди.

Я думаю, что Люк обнимает меня — может быть — но я не могу перестать кричать. Люди вопят, кричат — нет… подождите, это все еще я.

А потом все исчезает в небытие.

Я просыпаюсь в своей постели, теплый утренний ветерок, развевает занавески, а запах холодного зимнего солнца окутывает меня. Когда я фокусирую свое зрение, я вижу Гейба, сидящего на моем столе, поставив ноги на кровать. Он улыбается я и трогает мою ногу сквозь одеяло.

— Привет.

И тогда все воспоминания возвращаются, сокрушающей тяжестью происшедшего, готовые поглотить меня снова. Я закрываю глаза.

— Тейлор?

Мой голос звучит как кваканье. И, когда я произношу это, холодный ужас пронзает мое сердце.

— Я так сожалею, Фрэнни. Я должен был быть там.

В его голосе боль…

Почему он не говорит, что его не было там по моей вине? Я не могу подавить сдавленное хныканье, появляющееся в моем горле, когда я стараюсь сдержать слезы. Гейб сжимает меня в объятиях, успокаивая меня. Ему нечего сказать, я зарываюсь в шею Гейба и плачу. К моменту прихода мамы, я успокаиваюсь, но гнев все еще горит как кислота в моем сознании, направленный в основном на себя. Гейб стирает слезы с моих щек и садится в кресло. Папа стоит в двери, когда мама присаживается на край кровати и пожимает мне руку.

— Как ты, милая?

Что за дурацкий вопрос.

— Дерьмово.

Она хочет сделать мне выговор за мой язык, я вижу это, но мне на самом деле плевать. Потому что я действительно чувствую себя дерьмово и хочу, чтобы все остальные тоже чувствовали себя так же.

Она глубоко вздыхает.

— Тебе что-нибудь нужно?

Я глубже зарываюсь в подушки, стараясь растаять в них.

— Тейлор.

— О, детка…

Я поворачиваюсь на бок, к стене.

— Фрэнни, — говорит она. — Мне очень жаль.

Если еще хоть один человек скажет это, я снова начну кричать. Кровать качается, когда она встает, и затем я слышу звук закрывающейся двери. Я едва ощущаю, как Гейб опускается на кровать, но я знала, что он рядом, потому что чувствую, что мой гнев затихает.

— Я знаю, это грубо, но, если ты будешь ругаться с мамой, лучше не станет.

Я не хотела, чтобы гнев исчезал. Мне необходимо ненавидеть себя.

— Просто заткнись! Убирайся!

Вместо этого он закидывает ноги на кровать и прислоняется к спинке кровати. Я уставилась на стену, не в состоянии блокировать воспоминания из леса, которые играют в моей голове, словно ужасный фильм.

— О Боже. — Из меня вырывается рыдание. — Я убила ее.

Он знает, что я права. Я это чувствую, когда он поворачивается позади меня.

— Фрэнни, это не твоя вина.

Мой голос такой же измученный, как и мое сердце.

— Я знаю, ты не можешь лгать.

— Тогда ты должна верить мне.

Он действительно успокаивает меня. Я утопаю в летнем снегу. Мое дыхание замедляется и я, кажется, успокаиваюсь. Но я не могу избавиться от видений в моей голове.

Тейлор. Анжелика. Люк…

Я поднимаю голову от подушки и смотрю на него.

— Где Люк?

— Он думал, что будет лучше, если он… уйдет.

Мое сердце…

— Что с Анжеликой? — спрашиваю я, боясь ответа.

— Лилит забрала ее. Она умерла.

Медленный стон вырывается из меня. Я испортила еще одну жизнь. Мои чувства к ней перепутались. Ненависть. Чувство вины. Похоть.

— Я хотела ее, нуждалась в ней. Но я не… я не… с девушками.

— Лилит — суккуб. Пол не имеет значения. Она может манипулировать твоими темными мыслями и желаниями — самыми низменными эмоциями. Заставит тебя взглянуть на это, хотеть этого. Это ее предназначение, и она сделает все что угодно, чтобы получить это.

— Ее предназначение?

— Она существует за счет похоти. Без нее она не выживет.

Я закрываю глаза, прижимая веки плотно, видение формируется в моей голове. Я сделала бы все из-за ее похоти, даже пошла бы на убийство Анжелики. В сознании мелькают картинки — Лили в постели Люка, его ошеломленный взгляд.

— Люк не знал, что делает… — говорю я себе, впервые осознавая произошедшее.

— Нет. Я уверен: он не понимал.

Моя голова опускается на подушку. Слишком тяжело, чтобы держаться дольше. Мой разум отключается, и я ощущаю пустоту, как вакуум. Когда я понимаю, что со мной делает Гейб, на мгновение я хочу разозлиться, но затем я просто позволяю ему делать это. И я не думаю ни о чем.

Следующие пять дней проходят как в оцепенении.

«Люди приходят и уходят», думаю я.

Размытые образы Райли и Тревора. В них Тревор выглядит таким же холодным, какой я себя чувствую. Часть меня хочет достучаться до него… другая — помнит потерю Мэтта. Но я ничего не делаю.

Мама приносит еду, но я не могу есть. Чем больше она наседает на меня, тем глубже я ухожу в себя.

Я слышу бормотание в зале.

Мама? Гейб? Отец? Может быть, полиция… может быть.

Дни проходят в размытых видениях, все плывет, и, в итоге, я вижу себя одетой в черное, сидящей на церковной скамье. Там люди, некоторые из них плачут. И Люк. Я больше чувствую его, чем вижу. Гейб со мной, всегда на моей стороне. Который, я думаю, является единственным объяснением, почему я оцепенела. В противном случае, я уверена, крик, что стоит у меня в горле, вырвался бы наружу. Дедушка держит меня за руку. Я чувствую его грубую, теплую кожу и запах сладкого табачного дыма, когда опираюсь на его плечо. Единственный человек, который мне нужен. Единственный, кого я смогу вынести. Другие люди подходят к нам, но дедушка почему-то держит их на расстоянии. Это хорошо. Потому что, если я открою рот, чтобы заговорить, я закричу…

Затем все оставляют нас в покое, и все становится спокойно. Отец О’Доннелл начинает речь. Я смутно осознаю, что родители Тейлор и Тревор идут по проходу впереди деревянного гроба.

Гроб.

Тейлор.

Все начинается как низкий стон в моей груди. А затем даже Гейб ничего не может сделать с криком.

По дороге домой она не произнесла ни слова. Она просто откинулась в кресле и смотрела на приборную панель.

Я погружаюсь в кресло, когда Гейб ведет машину, желая оказаться в этом гробу.

Как я мог позволить этому случиться?

Каждый мучительный стон, который вырывается из груди Фрэнни, разбивает мое сердце. Если бы я мог забрать ее боль, я бы сделал что угодно. Габриэль паркует свой Чарджер на подъездной дороге рядом с машиной ее семьи. Фрэнни долго сидит, потом выбирается из машины и начинает бродить по двору. Ее родители наблюдают за ней с крыльца, и ее отец начинает спускаться, но Габриэль кладет ему руку на плечо и кивает мне. Я следую за ней по лужайке на тротуар, когда она поднимается вверх по улице в сторону дома Тейлор.