Ольга Матвеева - Иван-Дурак

— Милый, а почему ты больше не рисуешь? У тебя так здорово получалось. — Голос жены вернул Ивана с кладбища талантов за новогодний стол в родительском доме. И глаза матери, и глаза Александра Васильевича, казалось, спрашивали о том же.

— Мммм…, — Иван не знал, что сказать — был способен лишь на мычание, но тут же собрался, — это детство, всего лишь детское увлечение. Я не хочу больше рисовать, это не мое. — Он принужденно рассмеялся. — Я теперь взрослый и творчество для меня — это умение зарабатывать деньги.

— Ваня, а зачем тебе много денег? — спросил Александр Васильевич, хитро прищурившись.

Иван задумался.

— Странный вопрос. Все хотят много денег.

— Как ни странно, не все. Я, например, старый дурак, не хочу. Деньги мне, разумеется, необходимы, куда же без них, а вот много денег мне, пожалуй, не нужно. Ни к чему это. Я и так вполне счастлив и доволен жизнью. Пусть живу я в маленьком городке, но у меня есть свой дом, у меня двое сыновей, трое внуков, я всю жизнь занимался своим делом — делом, которое мне нравится, которое мне по душе, а сейчас я встретил прекрасную женщину, с которой, надеюсь, проведу остаток своих дней. В общем, мне не нужно много денег. Зачем они тебе? Лично тебе?

— Деньги — это свобода, — промямлил Иван. — Это свобода выбора. Я могу выбирать, где жить, куда ехать, что есть. Только с деньгами я могу позволить себе выбирать. Деньги — это возможность вести такое вот, знаете, очень комфортное существование: жить в большом красивом доме, в красивом месте, есть то, что захочется, не думая о цене, ездить куда угодно. А потом, знаете, это безумно приятно — осознавать, что можешь себе позволить все, что захочешь, если точно решишь, что тебе это нужно. Вы вот в маленьком городке живете, потому что вам хочется или потому что не можете себе позволить жить, например, где-нибудь в Швейцарии? Там ведь объективно лучше.

— Да, наверное, ты прав. Там, наверное, лучше, но мне и здесь хорошо. Мне здесь очень хорошо. Тут я дома. А потом… Для современного человека это парадоксально звучит, но когда не с чем сравнивать или же ты находишь в себе силы не сравнивать — живется намного проще. Сравнение — дело неблагодарное: всегда найдется кто-то умнее, талантливее, богаче, чем ты. И получится, что ты никто, ты неудачник. А ведь это не так. Человек ценен не количеством заработанных денег, а своими поступками, делами. Хотя даже не так, человек ценен просто так, сам по себе. Вот твоя мать… Да мне все равно, бедная она или богатая, грешила она или нет, создала ли что-то великое или ее жизненный путь состоял из каждодневных хлопот, из готовки, стирки, из мытья посуды, которая тут же снова становится грязной. Вроде бы это бессмысленно, но этот вот ежедневный труд, эта забота и есть проявление любви к своей семье, к своему дому. И это вот важно, что она умеет дарить любовь, что она добрая, великодушная, мудрая… А Швейцария… Швейцария — это хорошо, но вот кому-то в Испании больше нравится. Или где у вас там сейчас, состоятельных людей, модно отдыхать? На Мальдивах? Понимаешь, твои аргументы кажутся мне убедительными, но не в достаточной степени. Чувствуешь ли ты себя счастливым и довольным жизнью, имея деньги, имея выбор? А может быть, этот выбор вообще не более, чем иллюзия? Так ли уж ты свободен со своими деньгами? Ты ведь тоже не сможешь жить в той же Швейцарии, потому что там ты не сможешь зарабатывать свои деньги. Они привязывают тебя к Москве. Получается так, что это единственный город, где ты можешь богатеть и дальше. Человек становится заложником этой гонки за деньгами, он уже не может соскочить. Он уже не может снизить планку. Он боится все потерять. Причем здесь свобода? Свободен тот, кому терять нечего и некого. Свободен бомж, свободен нищий художник. Иногда, впрочем, я склоняюсь к мысли, что свободы вообще не существует. Ее придумали люди, чтобы к чему-то стремиться.

— Весьма вероятно, — ответил Иван задумчиво и отпил большой глоток шампанского. — Весьма вероятно. Но уже поздно что-то менять. Александр Васильевич, вы сами сказали, что соскочить сложно, уже невозможно сойти с дистанции… Я не хочу быть ни бомжом, ни нищим художником. К тому же мой талант…Мой талант зарыт и предан забвению. Его нет! Его больше нет! Я от него отрекся! И вы забудьте! — Иван совсем помрачнел. Не о таком празднике он мечтал.

— А вот это что, не талант? — спросила жена, продолжая рассматривать рисунки. — Это талант.

— Ради бога, оставьте меня в покое, — взмолился Иван. Он нервно откупорил еще одну бутылку шампанского. Пробка выстрелила в потолок, вино растеклось по столу. Жена торопливо убрала рисунки. Мать бросилась за тряпкой. Иван разлил остатки шампанского по бокалам, выпил. — Милая, — обратился он к жене, — ну представь, что я сейчас вовсе не состоятельный мужчина, который обеспечивает тебе беззаботную жизнь, а свободный художник. Нищий художник. Да, именно так — талантливый нищий художник. Нужен я был бы тебе? Да ты бы даже не заметила моего существования. Ты готова быть музой непризнанного гения? Это ведь не самая простая судьба. Ты готова?

— Готова! Да, я готова! — выкрикнула жена. — Может, тогда я чувствовала бы, что хоть чуть-чуть нужна тебе!

— А сейчас ты мне разве не нужна? — Иван удивился.

— А что, нужна? — удивилась жена. — Зачем?

— Нужна. Ты мне очень нужна.

Глаза жены заблистали слезами.

— Я предлагаю выпить за любовь и счастье, — предложила мать, — а потом отправиться спать, пока мы тут все не перессорились и не перебили мою парадную посуду. Мы же не хотим потом ссориться весь год. Да и поздно уже. Всем спать!

Утром Ивана разбудил почти забытый запах оладушек. Так пахло в этом доме во времена Иванова детства по воскресеньям. Это были дивные завтраки — оладушки со сметаной, медом или клубничным вареньем. Тогда Ивану казалось, что на свете нет ничего вкуснее этих вот маминых оладушек и варенья из клубники с собственного огорода. Иван вдруг почувствовал себя беспечным ребенком. Он представил, как сейчас встанет, отправится на кухню, от души поест оладушек, не задумываясь о том, что может набрать пару лишних килограммов (Иван, как истинный метросексуал следил за своим весом), а потом тепло оденется, возьмет старые облезлые лыжи или санки и отправится кататься с горок. И испытает и радость, и восторг, и легкость! И он замерзнет, и он промокнет, но будет счастлив. Абсолютно счастлив! После первого завтрака в новом году, который по времени вполне совпадал с обедом, Иван совершил поступок, противоречащий его возрасту и социальному статусу: он действительно направился в сарай, пока не подвергшийся реконструкции, на поиски санок. Они были там же, где и всегда — висели на огромном ржавом гвозде на стене возле двери. Краска на дереве облезла, полозья заржавели, но это Ивана не смутило — это были те самые санки, из его детства, он катался на них в овраге недалеко от дома еще в те времена, когда и помыслить не мог, что когда-нибудь сможет позволить себе кататься на самых лучших горнолыжных курортах мира. Сейчас он вроде бы был рафинированным солидным господином, изнеженным деньгами и комфортом, но в нем вдруг проснулся бесшабашный мальчишка, склонный к риску и авантюрам. Он ворвался в дом с криком, обращенным к жене: «Одевайся теплее! Мы идем кататься на санках!».