Ольга Матвеева - Иван-Дурак

— Вы о чем?

— Я имею в виду ваш союз с деньгами.

— И что у меня с деньгами?

— По-моему, вы постепенно начинаете спускать их с пьедестала, на который вы их возвели. Как вы мне сказали? «Ну, подумаешь, потратил немного, еще заработаю, зато я женщине помог!». Заметьте, как в данной фразе расставлены приоритеты. Главное здесь — женщину спас, а вовсе не деньги! Иван Сергеевич, вы можете собой гордиться, вы идете по пути духовного роста и самосовершенствования!

— Так что, я исполнил свою миссию? — с надеждой в голосе спросил Иван и глотнул коньяку.

— А вот на этом витке нашей беседы я вынужден процитировать самого себя. Помните, не далее чем несколько минут назад я сказал вам: «Вы спасли Верочку всего лишь от смерти». Как мы с вами только что выяснили, умирать она и не собиралась, но вы об этом не знали, поэтому будем считать, что все-таки спасли. В любом случае, значительно поспособствовали чудесному выздоровлению нашей пациентки. Но! — Петр Вениаминович торжественно поднял указательный палец. — Но! Вы не позволили ей извлечь урок из этой ситуации, не дали ей чему-то научиться. Верочка что теперь думать будет? То же, собственно, что и всю жизнь думала: «я утлое суденышко, гонимое волнами, от меня ничего не зависит, к каким берегам прибьет, к таким и прибьет, на мель сядет, так на мель, на пороги вынесет, так на пороги. И сама я себя спасти не могу, ну никак не могу. Пусть придет кто-нибудь и спасет. А я же маленькая, беспомощная, чего вы от меня хотите?». Мама за нее всю жизнь думала. Без мамы осталась — тут же ты явился и опять за нее все решил. Не позволил ей самой справиться с трудностями. И еще один аспектик, который не сразу бросается в глаза: как говорится, к гадалке не ходи, очевидно, что Верочка рано или поздно снова попадет в безвыходную ситуацию. И что же вы, опять кинетесь ее спасать? Эдак у вас ни денег, ни сил на эту бабенку не хватит.

— Надеюсь, что я больше никогда ее не увижу.

— К сожалению, существует очень большая вероятность, что она сама вас найдет. И не отвертитесь. И она знает это. Вы же добрый! А для нее это означает безотказность. Вот так-то, батенька, и добро имеет свою оборотную, теневую, так сказать, сторону. Но не казните себя, вы все сделали правильно. — На лице Петра Вениаминовича появилась улыбка. Открытая, бесхитростная. Просто улыбка. Иван на этом опереточном лице такой еще не видел.

— Петр Вениаминович, я выполнил вашу просьбу? Я спас женщину?

Улыбка исчезла.

— Да… и нет… Скорее да…, — Петр Вениаминович изобразил задумчивость. — А может статься, что спасли да не ту. И так бывает. И сдается мне, что сейчас именно такой случай.

— То есть, насколько я правильно понял, вы не отстанете от меня, пока я не разыщу всех своих баб? — закричал Иван.

— Ну, всех-то не надо! — развеселился Петр Вениаминович. — Вы же, Иван Сергеевич, всех-то и не помните, а некоторых и не видели ни разу при свете дня. Экий вы проказник! Надо ставить перед собой реальные цели. Нас интересуют только те, кого вы любили, или вам казалось, что вы их любили. Так что, голубчик, возвращение в Итаку откладывается на неопределенное время. Экспедиция по памятным местам продолжается! Одиссея ждут новые приключения!

— Но никого я не любил больше, никого!

— Это вам виднее! — Петр Вениаминович улыбнулся загадочно. — Засим позвольте откланяться!

— Но послушайте! — взвыл Иван, а его ночной гость судорожно допил свой коньяк и исчез. — К черту! Надоело! — Иван швырнул бокал в стену вагона.

Наутро он нашел осколок стекла на полу. Да кто же такой этот Петр Вениаминович?

Никого он больше не любил. Никого! Это совершенно точно. Говорят, сердцу не прикажешь. Какая глупость! Сердцу можно приказать! Еще как! Сказал сам себе — не любить больше, и не любил! Ну, разве что пару раз влюблялся, в жену свою будущую да в Лизочку Потапову. Только влюблялся, увлекался, но не любил. А есть ли она, любовь-то? Весь жизненный путь Ивана доказывал, что она не существует, что любовь не более чем гениальная выдумка человечества, передаваемая в наследство от поколения к поколению. Зачем нужна эта коллективная фантазия? Да все просто! Чтобы в жизни было все непросто. Простота — она ведь хуже воровства и губительна для человека разумного. Нужно же чем-то от животных отличаться: у них — инстинкт размножения, у нас — ЛЮБОВЬ! Это многое объясняет и оправдывает. А какая пища для утомленной скукой и трудом души! Все эти томления, терзания, сомнения, восторги, страсти, страдания — как они разнообразят жизнь! Человечество давно бы вымерло от всепоглощающей хандры, если бы не любовь! Только вот любовь не более чем фантом. Нет ее, нет. В основе этого мифического чувства всегда лежит либо порок, либо корысть. И не разубеждайте! Кто думает иначе — не более чем наивный близорукий болван в розовых очках. Что они называют любовью? Изводят близких людей придирками, ревностью, чего-то требуют постоянно, и не дай бог этот самый близкий человек не будет соответствовать придуманному ими образу, его ждет жесткая дрессировка, перевоспитание, грубая работа резцом по высеканию из груды несовершенного материала некоего идеала. Да еще и удивляются, что материал оказывает сопротивление — не хочет он меняться, не желает он быть идеалом! И эти мучения называются любовью? А сколько преступлений совершается во имя любви? Во имя любви преследуют свой объект страсти и превращают его самого в напуганное существо с ярко-выраженной манией преследования, а его жизнь в кошмар. Во имя любви грабят и убивают. Это любовь? Как там сказал кто-то умный? Любовь — это отсроченное предательство. Так и есть. Нет уж, увольте! Не нужно ему такого счастья! Так что, несмотря на полупрозрачные намеки Петра Вениаминовича, Иван считал свою миссию выполненной — он посетил всех женщин, которые были ему дороги, и некоторым он действительно помог. Все, финиш! Пора возвращаться к привычной жизни…

Таким размышлениям предавался Иван, едучи с вокзала домой.

Он долго звонил в дверь своей квартиры. Ему никто так и не открыл. Пришлось воспользоваться своими ключами. Иван начал беспокоиться — жена должна была быть дома, почему же не открыла? Вчера они созванивались — она ничего не говорила о своем возможном отсутствии. Может быть, в ванной? В квартире было темно и оглушающее тихо. Ни звука. Иван зажег свет.

— Аня! — закричал он. — Ты дома?

Ответа он не получил. Снял куртку и ботинки, прошелся по комнатам — жены нигде не было. Где же она? Иван растерянно опустился на кухонный стул. На столе он увидел листок офисной бумаги формата А4, исписанный мелким, стремительным почерком жены. Что это? А вдруг прощальная записка? Нет, он не будет читать это сейчас. Отчего-то было страшно. Иван схватился за телефон. Набрал номер Ани. Абонент недоступен. Иван снова взглянул на записку… Нет, не сейчас… Он направился в ванную. Половина Аниных баночек-скляночек исчезла. Значит, все же прощальная записка. Ожесточенно почистил зубы, умылся, залез под душ. Долго стоял под струями воды, не вполне понимая, где находится и что делает. Очнулся. Вылез из-под душа. Вытерся полотенцем. Накинул домашнюю свою клетчатую рубашку. Направился к Аниному шкафу в спальне — он был пуст, лишь какой-то забытый поясочек змеился на одной из полок. Ушла! Все-таки ушла? Но почему? Кинулся на кухню — читать письмо. Только сейчас заметил — рядом с листком лежат ключи от Аниной машины.