Карен Ченс - Метка тьмы

— Поэтому они начали красть ведьм.

— Да, но в 1624 году меду эльфами и Серебряным Кругом было заключено соглашение, в котором говорилось, что похищения должны быть прекращены.

— Похоже, это сейчас просто пустой звук.

Мирча улыбнулся.

— Напротив. Светлые эльфы клянутся, что им ничего не известно о данной практике, и что это — дело рук исключительно темных эльфов.

Я нахмурилась. Судя по тому, что поведал мне Билли, скорее всего все было с точностью наоборот.

— Темные эльфы, конечно, выдвигают обратные обвинения, — сказал Мирча, заметив выражение появившееся на моем лице, — но в любом случае, это не наша головная боль. Мы не собираемся ввязываться в эльфийскую политику из-за жадности одного человека, о чем вполне однозначно дали понять их послам несколько часов назад. С Антонио разберутся, но на этом наше участие заканчивается.

Я не удивилась. Несмотря на их присутствие в «MAGIC», вампы никогда не относились к тем, кого волновали дела других разновидностей. Они сотрудничали ровно настолько, чтобы защищать свои собственные интересы.

— Выступала только одна ведьма? А что случилось с другими двумя?

— Они, должно быть, были темными, — ответил Приткин, прищурившись наблюдая за мной, — отлученными Кругом за свои преступления. Иначе они не скрылись так быстро. Наша ведьма узнала о них не очень много, поскольку большую часть времени их рты были заткнуты кляпом. Но она сказала, что одна из них узнала вас и настояла, чтобы они оказали вам помощь в борьбе против темного мага. И все же вы утверждаете, что не знакомы с ними.

— Я не знаю их. — Не могла же я рассказать ему о Френсис — как бы безумно это не звучало, но я не могла объяснить произошедшего со мной. Лица, обладающие магическими способностями, как правило живут дольше большинства людей, но ведьма или нет, если это действительно была она в том французском замке, женщина уже давно должна была умереть от старости. Не говоря уже о том, какую нужно иметь память, чтобы сразу же вспомнить лицо человека, виденного всего несколько минут сотни лет назад. Я узнала ее, потому что для меня наша встреча состоялась буквально перед этим. Но как она вспомнила меня, было загадкой.

— И дайте догадаться, что вы также не знакомы с эльфом, который помог вам освободить ваших слуг? Она — всем известный оперативник Темных эльфов.

Приткин действовал мне на нервы.

— Нет, не знаю. И они не мои слуги.

— Вы сказали мне, что видели как Френсис сожгли. — Луи-Сезар очевидно относился к очень целеустремленным парням.

Я решил проигнорировать его комментарий, поскольку Приткин все равно не поверит ничему из сказанного мной.

— Что случилось с магом? Вы убили его?

— Видите; она даже не пытается отрицать это! — Приткин приблизился, пройдя через комнату. Я догадалась бы, что он в ярости, даже если не видела бы его, так как моя новая игрушка задергалась на запястье, чуть ли не будоража щекоткой. Мне удалось не завизжать, но я еще глубже засунула свою руку в карман халата, чтобы браслета не было видно. Что-то подсказывало мне, что Приткин не обрадуется, увидев его.

Томас вклинился между нами. Меня нервировало, что я не заметила как он это сделал, но в то же время была благодарна за барьер между мной и магом. Парни Тони всегда считали боевых магов опасными, кровожадными и сумасшедшими. Учитывая, что люди, говорившие это, являлись серийными убийцами, находящимися на службе у смертоносного вампира, я предпочитала отнестись к их мнению серьезно.

— Зачем мне отрицать это? Овладение им спасло вашу жизнь. — Я не ожидала от него слов благодарности, но было бы неплохо, если бы он прекратил сверлить меня взглядом.

— Я предпочел бы умереть, чем быть спасенным темной магией!

— Мы учтем это в следующий раз, — прокомментировал Томас. Я хихикнула. Мне не хотелось никого настраивать против себя, но от голода и истощения у меня было помутнение в мозгу. И в настоящий момент это действительно звучало забавно. Только похоже Приткин, не разделял моего мнения.

Мирча встал, когда кто-то постучал в дверь.

— А вот и завтрак. Настроение бесспорно намного улучшится после того, как мы поедим. — Молодой человек вкатил тележку, и от одного только запаха у меня обильно потекли слюнки.

Несколько минут спустя, я на половину опустошила поднос с блинами, колбасами, драниками и свежими фруктами. Они были поданы на изящном серебряном блюде с тарелками из настоящего фарфора, льняными салфетками и натуральным клиновым сиропом, что в значительной степени улучшило мое отношение к Сенату. Я как раз запивала все это чаем, когда Приткин брезгливо фыркнул. Мне было не понятно, чем он не доволен; у него был такой же поднос, как и у меня

— Вас это вообще не беспокоит, не так ли? — спросил он. Я заметила, что мало того, что он не ел, но он еще и уставился на меня таким же взглядом, каким я вероятно смотрела на веркрыс в казино. Словно я был кем-то, не вполне понятным для него, но однозначно отвратительным. Мой рот был забит, потому я просто вопрошающе приподняла бровь. Он яростно жестикулировал:

— Взгляните на них!

Я подцепила очередную сосиску и огляделась вокруг. Вампиры питались, но не блинами. Они могут съесть твердую пищу, Тони неоднократно доказывал это, но она не является питательной для них. Есть только одна вещь, которая дает им восстановиться полностью. Луи-Сезар очевидно уже поел, или правду говорили о Сенате, что его члены настолько сильны, что им нужно есть только об один раз в неделю. Раф, Мирча и Томас присоединились ко мне за завтраком, однако они, конечно же, питались бывшими гибридами сатиров из Данте.

Пока росла я так часто наблюдала подобные сцены, что едва ли замечала их. Все без исключения пленные, взятые живьем, всегда использовались в качестве пищи. Одна из немногих вещей, которые в вампирских кругах рассматривается как развращенность — это пустая трата крови, пусть даже и принадлежащее оборотням. Кровь бесценна; кровь — это жизнь. Я зазубрила это как молитву; хотя, очевидно, Приткину этого не понять.

Единственным, что резануло мне глаза был Томас, кормящийся от шеи симпатичного юноши, который выглядел смутно знакомым. У него были шоколадно-карие глаза, сочетавшиеся с темным мехом, ворс которого более или менее прикрывал его бедра и обрамлял большой член. Он был обнажен, а его руки и ноги были скованы толстыми серебряными цепями. В этом не было ничего необычного, поскольку унижение являлось частью наказания, но скорее всего, именно в этом случае его эффективность была спорной. Не знаю, как парень отнесся к цепям — оборотни не любят серебра — но точно знаю, что сатиры предпочитают быть обнаженными. Они считают, что ношение одежды предполагает, что у них есть что скрывать, будто некая часть их тела дефектна. У этого сатира не было ничего, чего следовало бы стыдиться, и его тело реагировало на кормежку недвусмысленным образом, делая его еще более внушительным. Скорее всего, это было непроизвольной реакцией, судя потому, как сильно его лицо было искажено от страха, так что мне потребовалась минута, чтобы узнать в нем официанта, приветствовавшего меня в баре сатиров.