Карен Ченс - Метка тьмы

Он склонил голову.

— Она согласилась позволить мне стать третьим в нашей группе. Я пойду с тобой, когда ты переместишься. Пока ты с Томасом будете предотвращать попытку покушения на Луи-Сезара, я спасу своего брата. — Глаза Мирчи были печальны, но крайне серьезны. В это мгновенье я поняла, что если даже он не сможет сам принудить меня, то будет стоять в стороне и наблюдать, как кто-то это делает за него. Ему это не доставит удовольствия, но он будет рад облегчить судьбу Раду без убийства. Мне хотелось ненавидеть его за это, но я не могла. Все дело было в жалости — мне трудно было представить каково это, заботиться в течение сотен лет о ком-то, кто был опасно безумен, мучить себя, день за днем наблюдая за ним, сознавая при этом свое полное бессилие что-либо изменить. Но что для меня было наиболее важным — это, то, что вопреки вполне веским основаниям Мирча не лгал. Он был прав; я могла простить почти все, кроме этого.

— Как ты можешь быть уверен, что мы снова вернемся туда? — Если он собирался быть честным со мной до конца, наименьшее, чем я могла отплатить ему, это ответить тем же. — Я не испытывала более в присутствии Луи-Сезара того самого предчувствия или страха или неважно, чем оно является на самом деле. И когда он нес меня от Данте, ничего не произошло. Может сила уже исчезла, или предпочтет закинуть меня в какое-нибудь другое место.

— Мы считаем, что Распутин захочет добиться своего той ночью, которую ты на данный момент уже дважды посетила, потому что именно тогда Луи-Сезар был обращен. Ты ведь не знала, что его создал мой брат?

— По-моему, Томас говорил, что он был проклят.

Мирча покачал головой.

— Я не знаю, где он услышал это, Кэсси. Возможно он верит в это, потому что Луи-Сезар не знал, что у него есть мастер. Как и мне, ему пришлось идти собственным путем, обладая минимум знаний. Поскольку мой брат был заключен в тюрьму, появление Луи-Сезара не было зарегистрировано должным образом. К тому моменту, когда любой другой мастер узнал о его существовании и, мог, попытался привязать его к себе, он был уже слишком силен. Раду укусил его впервые той ночью, когда ты была там, после того, как тюремщики оставляли их вместе одних, пытаясь запугать нашего француза. Раду призвал его, и поддерживал еще две следующие ночи, пока тот не изменился. Возможно, он пытался сделать слугу, который мог бы освободить его.

— И почему же он не освободил?

Мирча взглянул на меня с некоторой толикой изумления.

— Ты не знаешь, кем был Луи-Сезар?

Я покачала головой, и его губы слегка изогнулись в улыбке.

— Я попрошу его рассказать тебе свою историю. Достаточно будет сказать, что он не имел возможности свободно перемещаться в течение долгого времени, а к тому моменту, а когда смог, Раду переместили, и он не нашел его. В любом случае, все что нужно сделать Распутину, чтобы устранить нашего Луи-Сезара, это не дать ему быть укушенным в третий раз; убить его, когда тот является еще беспомощным человеком, и он уже никогда не будет бороться с ним.

— Ему еще легче убить его в колыбели, или когда он был ребенком. Ты не думаешь, что такое вполне возможно?

Мирча уверено помотал головой.

— Мы считаем, что твой дар указывает тебе, где кроется проблема, когда кто-то пытается изменить границы временных рамок. Почему еще тогда ты каждый раз возвращаешься именно туда? В любом случае, информация о юных годах Луи-Сезара в отчетах очень скудная. В первый раз гарантированно Распутин может его найти только, когда тот изменился. Это зафиксировано в отчете, наряду со специфическими обстоятельствами его мастера-наставника. Он не будет рисковать в столь важном вопросе. Он будет искать его там, где тот точно будет находиться. Я знаю, где они держали Раду, Кэсси. Его освобождение не займет много времени.

— А ты можешь сказать мне точную дату, когда он сошел с ума? Там город вокруг замка, Мирча. Я не буду помогать тебе выпускать безумного убийцу на них.

Мужчина выпалил скороговоркой.

— Я разговаривал с Луи-Сезаром. Раду был вполне вменяем, когда он превращал его. Ты можешь помочь мне спасти его, dulcea ţă. Пытка для других закончивалась достаточно быстрой смертью или, в редких случаях, реабилитацией. Но не для него. Его мучители никогда не освободили бы его, потому что не думали, что он сможет когда-либо искупить свои грехи, но они и не стали бы убивать его, так как его муки были отличным уроком для тех, кого они желали напугать. — Для эмоции отразившейся в его глазах было трудно подобрать определение, а отчаяние было слишком мягким словом для ее описания. — Для него нет другого выхода! Ты видела то место. Ты сможешь оставить его там, зная, как сложится его судьба? Твое целомудрие стоит его жизни?

Не о целомудрии я беспокоилась, а о своей свободе. Но я поостереглась пробовать выдвигать дополнительные условия. Консул в любом случае будет пытаться удержать меня. Вот если бы я стала Пифией, то возможно смогла избежать ее манипуляций и тех двух кругов; может быть даже сумела бы помочь своему отцу. Это чертовски рискованный план, но он был лучшим из тех, которые имелись у меня. Я собралась с духом и, оттолкнувшись от окна, позволила халату выскользнуть из моих рук.

Мирча наблюдал за моим приближением к нему, и в его глазах разгоралась надежда. Положив одну руку на его плечо, укрытое спадающим чистым шелком его волос, другой, едва касаясь, я очертила его лицо.

— Ты ответил на мой вопрос. Разве ты не хочешь получить свою награду?

Он рванул меня к себе, выдыхая смесь слов благодарности и страсти, тихим согревающим шепотом в мои губы. Слезы капали на шею и груди, когда он целовал, лизал и покусывал их, исследуя верхнюю часть моего тела. Осторожно уложив меня на кровать, Мирча поцелуями прокладывал дорожку к сосредоточению моего желания, которое вернулось с удвоенной силой. Скоро он добился того, что я почти кричала от жажды ощутить нечто большее, чем его язык, чтобы ослабить боль. Словно читая мои мысли, Мирча ввел палец внутрь до пульсирующей точки, смягчая напряжение. Это было непередаваемое ощущение, но все равно этого было не достаточно.

— Мирча!

Он не ответил, но два его пальца скользнули в меня, и я втянула их, отчаянно нуждаясь, чтобы он заполнил меня полностью. Они почти ослабили боль, наращивая наслаждение до тех пор, пока я не издала громкий стон и не задвигалась на его руке так, как мне хотелось бы раскачиваться на его теле. Напряжение внутри меня все возрастало, пока мне не стало казаться, что лишусь чувств от восхитительной, горящей нужды в нем. Вдруг это прорвалось, и я полностью сконцентрировалась на удивительном, захватывающем дух ощущении, которое пронеслось сквозь меня многократно. Я слышала свой голос, выкрикивающий его имя, когда мир взорвался вспышкой красок и звуков, и стремительный поток ветра заполнил мою голову.