Саша Суздаль - Блуждающий Неф

Тёмный не спешил расставаться с планетой, а растягивал удовольствие, как мог. Транспортировку Таинственного острова на место он оставил на потом, предполагая отправить его своим ходом, а сейчас испытывал творческие муки по поводу постройки дома. Собственно, сооружение, начатое ими, домом назвать трудно, а вот дворцом – легко.

Из расплавленной породы и сделали несколько этажей, рассчитанных больше на вечность, чем на какой-либо срок. Если судить по размерам, то Тёмный строил конюшни для лошадей, а не уютный домик для одного человека. Блуждающий Неф посмеивался, наслаждаясь обществом Тёмного и Мо, и с лёгкой иронией поддерживал их искания.

Тёмный пустил из моря две огромные трубы из коронного материала – расплавленной породы. Одна шла к бассейну, а вторая к аквариуму, в который Мо предложил поселить парочку китов, обещая переправить их сюда из планеты Парники.

Испытывая архитектурный зуд, Тёмный, где только мог, налепил на здание башни и башенки, пристроил несколько флигельков, по размерам ничуть не меньше дома. На вопрос Блуждающего Нефа: «Зачем так много?» — Тёмный невозмутимо объяснил: «Для гостей», — приведя Нефа в неописуемое веселье.

Мо исправно исполнял намеченные товарищем Тёмным фантазии, ничуть ему не мешая, полагая, чем бы лошадь ни тешилась, лишь бы не лягалась.

Ворон, усевшись на одну из новых башен, долго наблюдал за строительством, пока не начал давать советы товарищу Тёмному, на что тот бил по земле копытом и ругался:

— Не каркай под руку.

Идиллия нарушилась внезапно, когда Мо услышал рёв Балумута, а попытка накинуть сеть на Маргину не удалась. Он свечой взвился в небо, описывая огромный вертикальный полукруг, и пропал за горизонтом. На вопрос лишённого симпот Блуждающего Нефа: «Что с ним?» – Тёмный, подумав, ответил: «Может, зачесалось где-то».

Мо пробил два потолка в доме Палдора, полагая, что починить проще, чем терять время, и, всех распугав, грохнулся возле кровати, на которой лежала Маргина. Онти находилась на второй, но на неё Мо бросил только мимолётный взгляд.

— Вам лучше уйти, — не оборачиваясь, сказал он Полинии, и её под руки увела Манриона с Габителлой.

Мо закрыл тело Маргины своим и расплылся, теряя форму, проникая сквозь её одежду, отделяя живое от мёртвого. Он методично начал перебирать тело, заменяя её частицы своими. Для него время остановилось, а вот Полиния, для которой оно тянулось бесконечной цепочкой, беспрерывно спрашивала у удерживающих её подруг:

— Что он там делает? — и всё время порывалась ворваться в комнату.

Но она бы туда не попала, так как Мо, чтобы ничто ему не мешало, окружил себя плотным шаром, проникнуть в который не смог бы даже Творец, который вглядывался в шар, ничего не понимая, и спрашивал неизвестно кого:

— Что он там делает?

А Мо бежал наперегонки со временем, пытаясь успеть, перенести неискажённую информацию в новое тело Маргины, чтобы не потерять её неповторимую внутреннюю суть.

Анапис взглядом проводил девушку до крыльца небольшого дома, на котором она остановилась и оглянулась на улицу. Вероятно, ничто не потревожило её глаз, и она скрылась за дверью, оставив Анаписа рассуждать, что ему делать дальше. Одного врага он убрал, осталось уничтожить второго, а вот за девушкой нужно присмотреть – вдруг пригодиться.

Альмавер, а это была она, зашла в дом и сразу отправилась в свою комнату. На Бонасис, сидевшую за столом, она и не глянула, как будто её и не существовало. Бонасис остановила горькие слёзы, пытавшиеся хлынуть из глаз, и грустно подумала, что стала чужой в собственном доме.

Альмавер склонилась к лежащему Монсдорфу и промолвила: — Я всё сделала отец, но… — она тихо на ухо всё рассказала, ничего не скрывая, а когда закончила, старик промолвил: — Не успели… она стала бессмертной… — а потом отвернулся к стене и замолчал.

Когда, ближе к вечеру, Альмавер принесла ужин, Монсдорф стал уже холодным. Она села на кровать рядом с ним и плакала до утра.

Мысль, прочно и надолго засевшая в голове хабиба Бата, мысль, которая будоражила его сознание, не давая ему успокоиться, мысль, тесно связанная с Маргиной и её принадлежностью ему, оставалась тем штурвалом, который руководил хабиба Бата в последнее время.

Несмотря на жёсткий отказ Маргины, он не выбрасывал понравившуюся ему мысль, надеясь любым другим способом достичь желаемого. Попытка через замужество дочери сблизиться с Маргиной ничего не дала, и хабиба Бата совсем не горел желанием родниться с Гешеком.

Разговоры о свадьбе велись, но вяло и ненадёжно, и только присутствие королевы Манрионы и мартесса Габителлы Гартор, поддерживали в хабиба Бата угасающий интерес к данному событию. Король Ладэоэрд, солидарный со своим другом, совсем не одобрял неравный брак.

— Ладэоэрд, друг мой, — сказал хабиба Бата, прогуливаясь с королём в парке, — ты не мог бы мне помочь в одном щекотливом деле?

— Мне доставит удовольствие пощекотать себе нервы, — улыбаясь, промолвил король.

— Я хотел бы, друг мой, — продолжал хабиба Бата, — чтобы ты и королева Манриона стали моими посредниками.

— В чем, хабиба Бата?

— Я хочу предложить свою руку и сердце, — промолвил хабиба Бата.

— Кому?

— Я разве не сказал? — удивился хабиба Бата. — Конечно, Маргине.

— А при чем здесь мы? — удивился король.

— Вам она не откажет, — промолвил хабиба Бата.

— Я тебе удивляюсь, хабиба Бата, — растерянно поднял брови король, — ты ли это?

— Это я, Ладэоэрт, — ответил хабиба Бата, — и сам себя не узнаю, но поверь, больше ничего сделать не могу. Помоги.

Доностос Палдор катился в карете, радостно думая о своём возвращении домой. Все дела сделал, управляющих обругал, где нужно, подправил, а где чуть-чуть похвалил и хозяйственный механизм размеренно закрутился, поднимая в душе Палдора приятное убеждение, что без него все остановится.

Кроме того, присутствие сына, Хабэлуана, возбуждало в нем гордость и за себя, и за него, так как их похожесть неизменно замечалась управляющими и доставляла Палдору огромное удовольствие. Он нетерпеливо подгонял кучера, ощущая лёгкую опьяняющую эйфорию от возвращения домой, от встречи с супругой и дочерью, в их маленький островок семейного счастья.

Хабэлуан сидел напротив, равнодушно посматривая в окно, и, вспоминая поездку, понимал, что отец ждёт от него многого, что когда-то ему, Хабэлуану, отец доверит управление его хозяйством, и что он ещё многого не понимает и придётся, многому учится. Он не испытывал особого восторга от возвращения домой, а с большим удовольствием остался бы там, на плантациях, чтобы попытаться по-настоящему вникнуть в хозяйственные дела отца.