Рут Оуэн - Кудесник

Иэн не сдвинулся с места. Он все еще сидел на диване, где она его оставила, — с опущенной головой, со стиснутыми руками на коленях. Но хотя тело его не сдвинулось ни на дюйм, мыслями он был за миллион миль отсюда. Ссутулившийся, он, казалось, был закутан в горечь, а глаза его глядели в пустоту личного, собственного ада. Это трагическое одиночество тронуло одинокую ее душу, и внутри родилась боль, не имевшая ничего общего с гневом или растерянностью. Ей захотелось принять его в объятия и держать — только держать — до тех пор, пока боль в его глазах не исчезнет.

“А после этого он отправится домой, в объятия другой женщины…”

Она уперлась спиной в косяк, физически нуждаясь в опоре.

— Иэн? — заговорила она и затем передала ему то, что сообщила Марша.

Она ожидала, что он пуститься в объяснения или что, по меньшей мере, у него появится виноватый вид. Но вместо этого он покачал головой, демонстрируя не больше раскаяния, чем мальчик, пойманный с поличным, когда он лез в банку с вареньем.

— Черт! — проговорил он, обращаясь скорее не к ней, а к самому себе. — Я же пообещал, что приду домой рано.

Он поднялся с дивана и подошел к ней, обманчиво-лениво опершись о косяк.

— Но в таком случае, — тихо продолжал он, — следует не забывать, что обещания даются для того, чтобы было что нарушить. Не так ли, миз Полански?

“Да!” — готово было закричать ее тело. Напряженный взгляд Синклера зажег у нее огонь под кожей, заставляя ее думать о каждом дюйме самой себя и о каждом дюйме его естества. Ниже пояса вскипало желание, отбирая у нее силы и разум. Она хотела утонуть в его могучих объятиях и позволить ему создавать внутри себя радуги, пока в ее душе не останется ни одного серого уголка. Так какая разница, живет ли он с кем-нибудь еще? Если ему все равно, так какое дело до этого ей? Почему хотя бы раз в жизни ей не взять, что хочется, и наплевать на последствия?

“Пообещай мне, Джилли. Пообещай…”

Голос матери вернулся к ней из прошлых лет — ее любящей, но безответственной матери, никогда не желавшей никого обидеть, но по ходу дела обидевшей слишком многих. Мечтательница, всегда искавшая своего рыцаря в сияющих доспехах, Гретхен волокла за собой дочь после очередной неудачной любви в новую любовь, все время веря, что ее возлюбленный оставит жену, или перестанет работать в отъезд, или великодушно согласится воспитывать ребенка от другого. Непостоянство стиля жизни дало о себе знать, и Гретхен умерла слишком молодой от простуды, которую она не удосужилась лечить и которая, соответственно, переросла в пневмонию.

Вечером перед смертью Гретхен вырвала у дочери обещание. Она заставила Джилл поклясться, что та никогда не согласится на половинчатую любовь со стороны мужчины. Десятилетняя Джилл дала клятву, не понимая ее смысла, но все время помня о ней. И взрослая Джиллиан помнила, как всякий раз, когда очередная любовь матери приходила к концу, ее юная дочь начинала готовить, убирать и вести хозяйство, поддерживая в доме порядок, пока Гретхен, жался себя, не преодолеет очередное чувство. Даже безо всякого обещания Джилл не смогла бы согласиться получать лишь какую-то долю мужской страсти независимо от того, как бы она ее жаждала.

Или как она жаждала его.

Она выдавила из себя не соответствующую настроению улыбку и встретила жаркий взгляд Иэна улыбкой неопределенной и ни к чему не обязывающей.

— Нет нужды нарушать данное вами обещание, доктор. В конце концов, эксперимент мы завершили.

Темные брови Иэна поползли вверх.

— Эксперимент?

— Да, поцелуй. Мы воссоздали событие, происшедшее в киберпространстве, так что вам оставаться незачем. — Не давая ему возможности ответить, она оторвалась от косяка и проследовала к раздвижным стеклянным дверям гостиной, выглянув на освещенный дворик и опустевший пляж.

— Будьте осторожны на обратном пути. Думаю, что приближается прилив.

— Плевал я на прилив. — Он быстрым шагом прошел через всю комнату, ухватил ее за локоть и развернул к себе. — Этот поцелуй был больше, чем просто эксперимент, и ты это знаешь.

Ей еще ни разу не доводилось видеть, как он сердится. Черт, ей вообще ни разу не доводилось видеть, как он вообще проявляет свои чувства. Эмоции Синклера были всегда до такой степени глубоко скрыты, что большинство его коллег не поверили бы, что они вообще существуют. Джилл была одной из немногих, кто подозревал, что за внешней его сдержанностью прячется не только лед, но она и представить себе не могла, до какой степени его мощь, глубинная его энергия способны лишить ее душевного покоя.

Он был великолепен. Могучие и изощренные страсти прочитывались на его лице, оживляя прекрасные черты. Брови его сошлись в бурном гневе, придавая ему вид античного божества, готового живьем спустить с нее шкуру одним ударом грома. И все же под оболочкой безумной ярости проступала его ранимость, стремление уберечь себя, находившее у нее еще больший отклик, чем только сила. В ней зрело желание цвета киновари — страстный порыв из глубины души устранить неуверенность, прочитывающуюся в его глазах. “Господи, — безвольно осознавала она, — да ему даже не требуется меня целовать, чтобы проявились цвета!”

Проще всего было бы уступить собственным эмоциям и пасть в его объятия. Но она знала, что на каком-то уровне он уже связан обязательствами перед кем-то еще. Любовь по остаточному принципу уже разрушила жизнь ее прекрасной, но слабовольной матери, а также разрушило начало ее жизни. “Пообещай мне, Джилли!”

Джилл не любила лгать, но когда это было необходимо, умела делать это весьма ловко.

— Понятия не имею, о чем вы говорите, — твердо заявила она, придавая лицу выражение неподдельного удивления. — Но я была бы вам весьма благодарна, если бы вы удалились. Немедленно.

Его не надо было просить об этом дважды. Он отпустил ее, точно получил пощечину, и сделал шаг назад, оставляя между ними расстояние гораздо больше вытянутой руки. Но он так и не сводил взгляда с ее лица, а она тем временем следила за тем, как у него появляется знакомое выражение сурового безразличия, вырастает холодный фасад. Ей казалось, будто она наблюдает за превращением его в камень.

— Ошибка, — сухо проговорил он. — Больше я ее не повторю.

Толчком он растворил стеклянную дверь и вышел в ночь, где его темная фигура быстро покинула круг света от фонаря и пропала в непроницаемом мраке. А она долго стояла у окна, глядя на оставшиеся от него следы на песке. “Не дури! — увещевал ее здравый смысл. — Мужик отправился домой к другой бабе!” Но, тем не менее, это не мешало ей тосковать по теплоте его рук.

— Еще раз говорю тебе, Марша, со мною все в порядке, — произнесла Джилл в трубку. Вздыхая от досады, она положила трубку своего рабочего телефона, одновременно тронутая и рассерженная настойчивой заботливостью подруги. Стоило Джилл прийти утром на работу, Марша стала ей названивать через равные промежутки времени. Явно неудовлетворенная схематичным рассказом Джилл о случившемся накануне между нею и доктором Синклером, Марша требовала подробностей. “Я же рассказала ей, как мы пили чай, а потом он ушел, — размышляла Джилл, глядя на молчащий телефон. — Ведь это же правда — в значительной степени. Почему же Марша этому не верит?”