Ольга Смирнова - Намеренное зло

«Врешь! — гневно взвился голос. — Твой истинный враг — Александр! Уничтожь его! Иначе боги уничтожат тебя! Ты будешь навеки опозорен перед всеми! Ты будешь обезглавлен!»

Матвей тут же отнял руки от головы и схватился за шею, будто над ней уже топор палача навис. И в панике пробормотал защитное заклинание — единственное, которое знал. И с удивлением обнаружил, что когда заклинание сработало, голос в голове пропал. Все так же держась за шею, он встал со стула, пошатнулся, но рук не отнял, нетвердым шагом доковылял до двери, распахнул ее пинком — впервые в жизни — и вышел в коридор. И тут же попался на глаза уборщице. Она посмотрела привычно неласково, затем оценила его наружность — руки на шее, всклокоченная шевелюра, дикий взгляд — и прошамкала неодобрительно:

— Тут еще? Жена-то дома не потеряла?

И оттого, что за последнее время уже вторая незнакомая в общем-то женщина, женщина, которая и права-то на это не имеет, не к месту упоминает его семейное положение; оттого, что он был взвинчен сверх меры; оттого, что боялся и поделать с этим ничего не мог; от всего этого Матвею вдруг захотелось сделать что-нибудь ужасное. Убить, взорвать, распотрошить эту нелепую курицу, а вместе с ней и половину этого убогого городишки, ту половину, которая всегда воспринимала его как законченного неудачника. А потом заняться второй половиной, которая и вовсе не подозревала о его существовании.

Матвей отпустил шею, сжал кулаки и попытался взять себя в руки. Но выходило плохо. Впервые в жизни он разозлился до такой степени, что почти не мог себя контролировать. Он сделал шаг вперед, глаза его, обычно кроткие, унылые, блеснули. Руки сами собой поднялись и изобразили некий символ. Словно что-то почувствовав, уборщица отступила назад, но прикрикнула при этом:

— Домой иди, шляется тут… топчет… перемывай потом по сто раз!

А дальше Матвей словно умер… и душа его вылетела из тела, совсем как душа Александра в недавнем сне. И смотрела эта душа, как тело, которое она недавно занимала, вдруг стремительно набрасывается на уборщицу и швыряет в стену коридора. Уборщица сломанной куклой сползает на пол, и швабра, которую она сжимала в руках, падает рядом. И все это без единого звука, словно у души заложило уши. Или это просто потому, что у нее нет ушей, и она не могла услышать предсмертного скулежа, разнёсшегося по коридору. По стене разбежались трещинки, в месте удара появилась небольшая вмятина.

Душа парила над Матвеем и наблюдала, как он подходит к мертвой уборщице, садится на корточки, смотрит на дело рук своих с интересом ученого, зачем-то тыкает в труп пальцем, и от этого движения труп испаряется. Растворяется в воздухе. Швабра здесь, ведро с грязной водой — тоже, трещины по-прежнему бегут по стене, а уборщицы как не бывало.

Матвей выпрямился, провел рукой по волосам — уверенным, шикарным, рекламным жестом, и, задрав голову, подмигнул своей душе. Мол, смотри, что я могу! Душа застыла в ужасе, а Матвей тем временем продолжил стирать следы преступления. Пара слов — и стена приобрела первоначальный вид.

— Что здесь происходит?

Душа этого вопроса не слышала, зато ощутила, как ее словно водоворотом утянуло на бывшее место жительства. И вот уже растерянный, испуганный, дрожащий — в своих лучших традициях — Матвей стоит перед директором школы и хлопает глазами. Силится что-то выговорить, но из горла вылетают только непонятные хрипы.

Елена Ивановна — приятная пожилая женщина с вечным пучком на затылке и в одном из своих многочисленных нудных серых платьев, украшенных глупыми оборками в самых неожиданных местах, — выразительно оглядела коридор и спросила вновь:

— Что здесь произошло? Кто кричал?

Матвей посмотрел по сторонам, как будто на стенах был написан ответ, но ничего не увидел и проблеял:

— Н…ничего. Я… — Тут его взгляд зацепился за швабру, и Матвей, ощутив прилив сомнительного вдохновения, лихо соврал: — Я… шел. Задумался, и случайно споткнулся об… это.

Елена Ивановна скептически поджала губы:

— И так закричал? Я подумала, что кого-то убивают.

У Матвея все внутри перевернулось и затряслось истерически, но он выдавил:

— Я… еще в-ведро чуть не опрокинул. А д-до этого лы-лы-ложку в банку уронил…

— С вами, Матвей Корнеевич, все в порядке? Вы что-то бледный. Запинаетесь…

— Эт-то я от потрясения… — и Матвей заискивающе, по-щенячьи уставился на директрису, словно в ее лице вот-вот должен был потерять лучшего друга.

— Потрясения? — переспросила Елена Ивановна. — Какого такого потрясения?

— Б-банка… л-ложка…

— Может, вам домой стоит пойти? Кстати, а где Марфа Васильевна?

Марфа Васильевна? Кто такая Марфа Васильевна? — в панике подумал Матвей, но потом вспомнил, что Марфой Васильевной зовут уборщицу школьную. Вернее, звали, потому как пять минут назад Матвей ее собственноручно прикончил. От этой мысли к горлу подкатил комок, и чтобы не опозориться окончательно, Матвей ринулся в туалет, прижав ладонь к губам.

Елена Ивановна смотрела ему вслед.

Дверь была закрыта не просто на замок, она была еще и заклинанием скована для верности. Лера это выяснила опытным путем, попытавшись прорваться с боем. С простым, человеческим замком она расправилась в два счета — поскольку дверь запиралась изнутри — но дальше, увы, дело не пошло. Не открывалась дверь, и все тут. Лера даже стучала по ней палкой — той самой, что желания исполняет, но результат был нулевой.

— Изверг! — крикнула она в потолок, искренне надеясь, что Александр услышит. — Скотина! Тиран! Выпусти меня отсюда!

Ни ответа, ни привета Лера не получила. Она бы бросилась на кровать и зарыдала, как героини мелодрам, но для подобных жестов была слишком прагматична. Вместо этого она сунула ПДИЖ под матрас, а сама уселась на стул.

— Ну и демоны с вами, Александр! — погрозила она кулаком потолку. — Еще посмотрим, кто кого!

От того, что она высказала то, что накипело, ей полегчало, и она решила заняться боевыми ранениями. Бинт почти развязался, и назло всем врагам (точнее, одному единственному, но который стоил сотни) для перевязки Лера решила воспользоваться заклинанием, чтобы в кои-то веки сделать все как следует.

— И пусть только попробует мне сказать, что я не имею права… Вот уж мы поговорим тогда… Вот уж я ему скажу… — бурчала она, свирепыми рывками избавляясь от разболтавшейся повязки. — Пусть только заикнется, гад… Запереть меня… в спальне… без еды…ууууу, садюга!

Вскоре бинт был прилажен обратно, крепко, но не чересчур, и волшебство сотворено, но Александр так и не появился. То ли проигнорировал, то ли понял, что к чему и не счел нужным вмешиваться. А может, занят сверх всякой меры. Ведь ритуал сегодня вечером, готовится, поди. Ножи точит, алтарь тряпочкой от пыли протирает, кровь присохшую скальпелем соскабливает, заклинания зубрит…