Ольга Смирнова - Намеренное зло

— И даже седины почти нет, — придирчиво осмотрев его шевелюру, пробормотала Лера. — Мне бы так…

Александр приблизился к Лере.

— Можно устроить. Это несложно, на самом деле. Всего лишь маленькое заклинание, и ты продлишь себе жизнь. Только это и в самом деле тебе надо?

— Я не просила долгой жизни. Мне и внешности сногсшибательной хватит.

— В восемьдесят лет выглядеть на тридцать? Двадцать? Пятнадцать? — спросил Александр, и было заметно, что ему хочется добавить «И эта туда же… почему все так скучно-однообразно?»

— А так можно? — азартно поинтересовалась Лера. — Прям вот чтобы на двадцать?

— Можно, — кивнул Александр. — Еще одно маленькое заклинание. Что предложишь взамен?

— В смысле? В какой такой замен? Это же простое заклинание, вы сами сказали. Или лично вам за труды?

— Я сказал, что оно маленькое, — занудно уточнил Александр. — Я не говорил, что оно безобидное. Я не говорил, что оно не потребует от тебя платы. Хочешь — разумом, хочешь — здоровьем, хочешь — силой, удачей, будущим потомством.

— К-как п-потомством? — обалдела Лера. — Каким таким потомством?

— Детьми, внуками, да хоть правнуками. Кого не жалко. Время не имеет значения, заклинание свое возьмет.

— За возможность выглядеть молодо я должна буду заплатить? Какое же это волшебство?

— Злое, — усмехнулся Александр. — Точное, как часы. Безжалостное. Говоря другими словами, совершенно обычное. Не пойму, что тебя так удивляет.

— Никогда не слышала про это.

— Заклинания немного другого порядка и только. Из разряда запрещенных. Об этом не принято распространяться.

— Но почему сразу запрещенных? На мой взгляд, это вполне безобидное, свойственное многим женщинам, желание. Значит, и заклинание тоже должно быть безобидным. Простым и легким. Разве нет?

Александр мог бы многое сказать о женской логике вообще и о логике своей жены в частности, но не стал, и Лера выставила ему сразу десять баллов за сдержанность.

— Вопрос в цене, Элеонора. Обычно запрещенные заклинания потому и считаются запрещенными, что за них, помимо прочего, приходится платить. Мы уже как-то говорили, что эти заклинания — ни хорошие, ни плохие. Они просто немного другие, и их, по счастью, очень немного.

— А кто плату устанавливает? Кто вообще сказал, что именно за это заклинание нужно расплачиваться?

— Есть вещи, в которых необходимо соблюдать баланс. Это законы волшебства, и не нам с тобой их оспаривать. Понятно?

— Просто принять на веру?

— Но мы же поступаем так в большинстве случаев, не правда ли? Просто не замечаем этого. Это все? Я могу быть свободен? — прозвучало это с откровенной издевкой.

— Последний вопрос.

— Ну?

— Мне так взаперти и сидеть до часа икс?

— Да, — коротко ответил он и был таков.

Лера с размаху плюхнулась на кровать и саданула кулаком по одеялу.

Матвей пришел домой и сразу же заперся в своей комнате. Эйфория, охватившая его после того, как он осознал, что Елена Ивановна ни о чем не догадалась и час расплаты откладывается на неопределенный срок или отменяется вовсе, схлынула. Его охватила звериная тоска — он понять не мог, как вообще решился на подобный шаг. Что с ним произошло? Убить человека из-за косого взгляда и предвзятого отношения?

«Это был не я, — внушал себе Матвей, раскачиваясь на стуле все с большей амплитудой, рискуя либо треснуться лбом об стол, либо упасть спиной на пол. — Это кто-то другой в меня вселился и командовал моим телом. Я бы никогда такого не сделал. Я бы никогда и не подумал… не осмелился… не сделал… Это против моей воли! Я не хотел! Я не убийца!»

Ему было очень важно убедить себя в том, что он невиновен, что он не при чем. Сам факт убийства отрицать не получалось, но отрицать свое намеренное участие в нем — сколько угодно. Не в силах усидеть на одном месте, Матвей подскочил, как ужаленный, и пронесся по комнате, вцепившись руками в волосы и выдрав изрядный клок, но даже не поморщился от боли.

«Что скажет мама? Что скажет мама, когда узнает?! Как жить дальше?!»

У Матвея не было ни капли сомнения лишь в одном — что мать и впрямь все узнает, дай только срок. И про темноту в голове, и про то, что ее сын — убийца. Только не демонов и чудовищ, а школьных уборщиц. Убожество, какое же он убожество…

«Не могу! Я больше не могу! Мне надо выйти! Мне нужен воздух! Я задыхаюсь, эти проклятые стены… давят…»

А может, все это ему приснилось? И снится до сих пор — душевные метания, страдания, боль? Может, все это неправда? И у него страшная болезнь, опухоль мозга, например, вызывающая галлюцинации и кошмары? Может, ему просто кажется, что он — неудачник? Может, он все-таки спит? И мир поэтому такой неудобный, серый, слякотный? Может, вся его жизнь — чей-то ночной кошмар? Ведь иногда случается так, что сон страшнее реальности, и ты просыпаешься с криком и лишь спустя какое-то мгновение с невыносимым облегчением осознаешь — миновало. Это был сон, только сон, и ничего больше. Так может быть пора проснуться?

Матвею вдруг захотелось вскрыть свою черепную коробку и взглянуть на мозг — уж тогда-то сразу станет понятно, болен он или нет. Уж в чем в чем, а в анализе самого себя, в самокопании он был силен, как ни в одном другом деле. Прямой доступ заметно облегчит ему задачу. Дрелью, что ли, воспользоваться? Молотком?

Одновременно с этим ему хотелось спрятаться куда-нибудь подальше, где никто не найдет, и переждать, остыть, освободиться от страха. Или хотя бы немного свыкнуться с мыслью, что он — убийца, во сне или наяву. Боги, что за шутки! У него никогда бы решимости не хватило, духу не хватило, смелости даже животину бессловесную прикончить, а человека и подавно. Так что же произошло? И как жить дальше со знанием, что совершил?

Матвей метнулся в ванную, открыл кран и сунул голову под воду. И тут же отпрянул — вода пошла ледяная, а если что он не любил больше громких звуков, так это холодную воду. Он вытерся полотенцем, выбежал в комнату, дико огляделся по сторонам, словно ожидая, что призрак убитой им женщины прячется в углу. Но нет, все было тихо, спокойно, так обыкновенно, что Матвею захотелось взвыть. И одновременно стало чуточку легче — может всё-таки не было ничего?..

…За ужином мать небрежно заметила:

— Что с твоими руками случилось?

— С моими руками? — эхом откликнулся Матвей.

— Да, да. С руками.

Матвей посмотрел на свои руки и только сейчас заметил, что они все в зеленке и пластырях.

— А что с ними?

— Ты поранился? Где?

— Я поранился, — согласился волшебник, но придумать, где именно, было выше его сил, поэтому он отделался туманным «где-то».

Мать аккуратно положила ложку на стол, выпрямила спину еще больше и задала следующий вопрос: