Александр Арбеков - О, Путник!

— Ну вот, — это же совершенно другое дело! Один покой гораздо лучше тысячи беспокойств. Вы, сударь, вместе со своими людьми должны быть не на лошадях, а рядом с ними, на земле. Покидать их полностью вовсе не обязательно, держите их за уздечки. Вам просто необходимо выразить подобающее мне уважение, и только. Так следует вести себя воспитанным и благородным дворянам в присутствии КОРОЛЯ. Кто же вас воспитывал? Очевидно те же самые лица, которые занимались и воспитанием ГЕРЦОГА? Им должно быть стыдно за вас. Только в положении стоя, отвесив глубокие поклоны, вы можете в полной мере выразить своё почтение, полагающееся моей персоне. Я действительно КОРОЛЬ, не сомневайтесь, я вам могу доказать это в любую секунду. Но есть одна закавыка. Кони… Их следует куда-нибудь отвести от греха подальше. Сами понимаете, АНТР им категорически противопоказан. Он…

— Взять их! Сигнал, сигнал! — снова сорвался на визг МАРКИЗ.

Один из воинов поднёс к губам рог, дважды в него протрубил. В лагере поднялась суматоха, к нам галопом направился большой отряд тяжёлой конницы. Вскоре я уже чётко видел стремительно приближающихся всадников: матовые доспехи, опущенные забрала, копья и мечи в руках. Их было не меньше сотни.

Ну, вот и пришёл черёд ЗВЕРЯ! Этим и должно было всё закончиться. Собственно, при большом желании я мог, конечно, совладать с ситуацией, смягчить её, не доводить до крайности, но мне почему-то этого делать не хотелось. Что-то мне подсказывало, что необходимо второй раз эффектно продемонстрировать свои силы и возможности. Это должно пригодиться мне в будущем.

— Спешиться, отпустить лошадей, всем назад! — крикнул я своим людям и спешившись сам, хлопнул БУЦЕФАЛА по боку.

Он, не теряя грациозности, легко поскакал к нашему лагерю. Ах, какой конь, какой умница, какой красавец!

Далее события происходили, как принято это говорить, — словно при замедленной съёмке. Я увидел в трёх-четырёх десятках шагов от себя стальную конную лаву, дорогу которой преградила жидкая цепочка моих воинов во главе с БАРОНОМ. Он крутил перед собою гигантский меч, который, словно струя холодного пламени, прорезал клубящийся и сгущающийся вокруг мрак. Я вдруг почувствовал какую-то пока неведомую, но страшную опасность, угрожающую мне сверху, с неба.

Я крепко, двумя руками сжал ПОСОХ, собрал все силы в кулак, сконцентрировался и громко закричал:

— ЗВЕРЬ!!!

Небо надо мною вдруг не выдержало копившейся в нём энергии. Оно разродилось ею со страшной силой, выплеснув из своего чрева огромную массу воды. Ураганный ветер расщепил её на миллиарды мелких струй, переплёл хаотично друг с другом, безжалостно вбил в почву, трансформируя её в сплошное месиво. Гигантская ослепляющая молния неожиданно пронзила небо и ударила вниз, в землю, недалеко от меня. Гром мощно встряхнул мироздание. Всё вокруг задрожало, заходило ходуном, земля превратилась вдруг в тёплую смолу, стала сначала уползать из-под ног, а потом вспучиваться и холодно кипеть.

Все события того вечера хаотично переплелись в моей голове. Я потом долго, с помощью соратников, вспоминал и анализировал их.

Помню, как ЗВЕРЬ то ли ещё до удара первой молнии, то ли одновременно с нею, мгновенно материализовался в двух шагах от меня. Шерсть его была вздыблена, она искрилась и пылала, из пасти по огромным клыкам текла слюна и тяжело взбрызгивалась пена, всё пространство вокруг заполнил ужасный страшный вой, воздух сгустился и завибрировал. Кровь застыла в моих жилах, кольчуга вдруг стала нагреваться, бедро обжёг кинжал. Потоки воды с неба с неимоверной бешеной силой продолжали истязать землю, которая неумолимо и покорно расплывалась под ногами.

ПОСОХ в моей руке вдруг раскалился, засветился ярким белым светом. Я перетёк в него, а он в меня, и мы стали единым целым, превратившись в плотный сгусток энергии. В свою очередь с небес полыхнуло нестерпимо ярко и мощно. Время застыло, мир вокруг трансформировался до неузнаваемости. Поток чудовищной энергии обрушился на меня, ослепил, оглушил. Он стал нереально медленно и крайне болезненно разрывать моё тело на мелкие куски. Я даже не успел услышать последующий за молнией мощный, сотрясший землю и небо, звуковой удар. Я просто знал, что он должен быть и, находясь на пике этого сумасшедшего ожидания, корчась от невыносимой боли, наконец-то рассыпался на миллион осколков, которые разлетелись по всей Вселенной в разные стороны.

Последнее, что каким-то непонятным образом запечатлело в памяти моё взорванное сознание, — прекрасное, печальное, неумолимо удаляющееся от меня лицо ГРАФИНИ. Потом я был поглощён чёрной, холодной, ужасной и спасительной тьмой.

Эйфелева Башня была почти пуста. В это время с неё исчезают организованные экскурсионные толпы и остаются только одинокие, завороженные и очарованные ею и Парижем посетители, немногочисленные влюблённые парочки и откровенно скучающие гуляки, которые не понимают, для чего собственно они на этом сооружении оказались в столь позднее время. Такие нервные придурки с мрачными лицами были и будут всегда и везде. Их не так уж и много, но именно они — стихийные, беспокойные и сами себе непонятные существа, увы, подчас оказывают заметное влияние на наш мир.

— Почему придурки? — пробормотал БОГ, любуясь ночным Парижем.

— Хватит читать мои мысли! — раздражённо произнёс я, отхлёбывая из карманной фляжки довольно крепкую, вонючую, купленную на последние деньги, текилу.

— Я твои мысли не читаю, я их творю! — возмутился ОН.

— Что за бред! — возмутился я в ответ. — Ты, конечно, сотворил этот мир, а значит и меня, и не только меня одного, но я сам творю свои мысли!

— А что такое мысль? Что ты знаешь о её природе!? — засмеялся мой собеседник.

— Мысль, — это продукт деятельности головного мозга, результат работы миллионов и миллиардов нейронов, соединённых между собой. Белое и серое вещество, нервные волокна, электрические импульсы, передающиеся по ним. Синоптические связи. Левое и правое полушария. Левое, кажется, отвечает за логику, правое за эмоции. Мозг регулирует и определяет работу всего организма. Ну, и так далее, и тому подобное. Я не биолог. Это всё, что я знаю о головном мозге, — сказал я, потом напрягся и задумчиво произнёс. — А может быть это всё только на поверхности, так, видимая часть огромного айсберга? А что там под водой, никому знать не дано. До поры до времени, конечно. Может быть. Возможно, возможно…

— Вот то-то и оно, вот то-то, — одобрительно пробурчал ОН, перехватывая из моих рук фляжку. — Как ты можешь пить эту гадость?

— Всё вокруг гадость: и текила, и виски, и пиво, и Кока-Кола, и Пепси-Кола, и этот непонятный, скучный, туманный ноябрьский Париж, и эти вечные, наглые, суетящиеся негры под башней, и эти отмороженные парижанки на своих мини-машинках и мотороллерах, и эти арабы, сжигающие нас ненавидящими взглядами, и эта грязная Сена, и весь этот фетиш! Кругом всё серо, противно и промозгло. Тьфу!