Ясмина Сапфир - Вылечим всех!

— Ну а послезавтра?

— Посмотрим, — смягчился Рик, глядя как прибор в изголовье постели замигал зеленым и желтым, в очередной раз подтверждая, что пациент уверенно идет на поправку. — Но здоровье у тебя и, правда, лошадиное. Про энергетику уже и не говорю.

— Я вожак вожаков, — вновь пожал плечами вербер. — На эту должность хилых не берут, знаешь сам как мы ее добиваемся. Состязания на ум, магию, силу и ловкость… и потом долгие — на выносливость. Неделями проходим испытание за испытанием. Слабаки срезаются еще на этом этапе. А потом вожаки соревнуются друг с другом. Не претенденты, как ты видел — действующие вожаки!

— Знаю, повезло тебе с генетикой, — совсем оттаял Рик, расплываясь в улыбке. — Но больше, чтобы такого не было! Если что-то случилось — немедленно к врачу! Ты понимаешь, что не принадлежишь самому себе? Ты — главный среди верберов. Я уважаю твое рвение всегда идти впереди, как настоящий генерал. Но ты должен заботиться о себе! Племена без главы как оборотень без головы! Помнишь эту фразу?

Маллес закивал, расплылся в улыбке, словно вспомнил что-то приятное.

— Твои придут к концу смены, — добавил Рик, разворачивая меня к дверям. — Сам с ними поговоришь.

— Все активисты? — похоже, даже Маллес не очень-то хотел такого столпотворения.

— А ты что думал? — вскинул бровь Рик. — Между прочим, они тут вчера буянили на весь коридор! — в его голосе зазвучало осуждение.

Маллес нахмурился, посуровел.

— Я скажу им. Больница — не место для таких сборищ. Достаточно пары верберов, чтобы прознать про меня и рассказать другим.

— Вот и скажи! — кивнул Рик. — Сегодня придут вожаки и твоя дочь.

— Марисса, — мягко, почти мечтательно произнес Маллес.

— Ты назвал ее в честь жены? — удивился Рик.

Маллес кивнул, скрипнул зубами и отвернулся к окну.

На несколько минут, показавшихся мне вечностью, в палате повисла тишина. Напряженная и какая-то тяжелая она мешала дышать, заставляла чувствовать себя очень неуютно.

Не успела сообразить, что происходит, как Рик крутанул меня, и мы даже не вышли, скорее, сбежали из палаты.

В коридоре запахло клюквенным компотом и молоком.

Рик взял меня под руку и скомандовал:

— В ординаторскую! Оставишь свой пирог и работать!

— А где жена Маллеса? — вырвалось у меня.

Рик притормозил у двери в стационар так резко, что я чуть не завалилась вперед. Василиск быстро поддернул меня назад и очень тихо ответил:

— Она… хм… Умерла. При родах.

— Я думала, при родах тут давно никто не умирает! — поразилась я.

— Так и есть, — пожал плечами Рик и почти шепотом добавил. — Ключевое слово тут и давно…

Василиск отвел глаза и некоторое время изучал гладкую синюю стену. Скулы его резко очертились, желваки заходили ходуном.

В голове роились десятки вопросов, я даже выбрать толком не могла.

Почему Рик не знал, как зовут дочку Маллеса? Почему он вообще с ней незнаком? Раньше я думала — Рик знает тут всех и вся. Тем более, дочку такой ключевой фигуры, как Маллес! Вожака вожаков!

Вдруг, почему-то показалось, эта тема между василиском и вербером что-то вроде табу… После того, как Рик упомянул ее, эти двое резко прервали диалог и больше не проронили ни слова.

Что значит ТУТ и ДАВНО?

Почему Рик ведет себя так, словно виноват в смерти жены Маллеса?

Я уже было открыла рот, чтобы выплеснуть на василиска накопленное недоумение.

Но он выглядел таким растерянным и подавленным, что вопросы прилипли к языку.

И я не нашла ничего лучше, чем осторожно погладить Рика по плечу. Он резко повернулся, растянул губы в странной, почти неестественной улыбке и выдохнул:

— Знаешь. Мне этого очень не хватало. Чьей-то ласки. Небезразличия. Иногда… даже утешения.

Он прикусил губу, словно признавался в чем-то ужасном, вдруг схватил, стиснул в объятиях и прошептал на ухо:

— Сами! Если ты это у меня отнимешь…

Я услышала, как скрипнули зубы Рика. Он торопливо отстранился и дернул дверь так, что она врезалась в стену. Поспешно рванул наружу, утянув меня за собой.

Ошарашенная, совершенно сбитая с толку, я понеслась за василиском, в ординаторскую. А в ушах все еще звучали его слова: «Сами… Если ты это у меня отнимешь…»

От них щемило в груди, хотелось плакать, обнимать Рика и обещать, что ничего такого не случится.

Хорошо, что я этого так и не сделала…

Оставив пирог в ординаторской, я поспешила в палату к первому пациенту, затем ко второму, к третьему, к четвертому…

Все как обычно, ничего нового.

Ушибы, переломы, вывихи, ожоги… И так до бесконечности.

Обработка, швы, тугие повязки вместо гипса. Оборотней гипсовали только в самых крайних случаях — если кость совсем раздроблена, если перелом во многих местах или винтовой. При обращении тела двусущих слишком сильно менялись, и вреда от такого лечения было больше, чем пользы.

Не переходить в звериную ипостась больше суток двусущим не удавалось. После такого «воздержания», они обращались почти неосознанно, на чистых инстинктах. Говорили — зверь рвется наружу, иначе ему не выжить, а значит, не выжить и человеку.

С Латифой мы едва ли обменялись парой слов. Сезон первых боев молодняка в зверином обличье продолжался, и раненые прибывали в огромном количестве.

Ничего опасного для хищных двусущих — не доросли еще, чтобы драться всерьез, но работой они нас обеспечили ежеминутной.

Какой там пирог ближе к концу смены! Я даже выдохнуть не успевала, даже понюхать выпечку. Не то, чтобы выпить чая.

К утру у меня привычно болело все тело, опустела голова, и казалось, на ней надето чугунное ведро, по которому кто-то беспрерывно молотит тяжелой железякой.

И, конечно же, именно в это время по коридору разнеслись зычные крики верберов.

Я метнула взгляд на энергоходики, под самым потолком приемного, напротив входной двери. Выглядели они как самые обыкновенные, круглые, белые часы, без изысков. Только завода не требовали и совсем не тикали.

Верберы проявили редкую пунктуальность — явились точно в указанное Риком время.

Василиск подоспел почти сразу же, приобнял меня за талию, окатил непривычно смущенным взглядом, но промолчал. Он, что, умеет стесняться? Я думала, что знаю Рика как облупленного.

Изучила его повадки, мимику, жесты, привычки, даже весь набор интонаций — от безапелляционных приказов до дружеского подтрунивания. Но на поверку все это оказалось наносным, внешним. И я ни разу не посмотрела глубже, не попыталась понять — что творится за фасадом язвительности, нахальства и чисто мужской самоуверенности. Очень жаль… Похоже, Рик сильно переживал, даже страдал. А я и не догадывалась — насколько ему тяжело.

Словно поймав мое настроение, василиск улыбнулся — тепло и ласково, приобнял покрепче.