Вергилия Коулл - Мой враг, моя любимая

— Что, спина так и болит? — опять поинтересовалась Мила, и на этот раз в ее голосе послышалось больше сочувствия.

— Угу, — я поморщилась и потерла поясницу.

— А Ивар когда приедет?

— Обещал сегодня пораньше вернуться. Праздник же.

И снова Мила издала глубокомысленное "М-м" и потеряла ко мне интерес.

Ивара, появившегося ближе к вечеру, я встретила уже со стиснутыми зубами и испариной на лбу.

— С тобой все хорошо, малыш? — обеспокоился он. — Ты сама не своя.

— Наверно… не знаю… может быть… — я вцепилась в его руку и с трудом выдавила улыбку подбежавшему в ожидании поздравлений Никитке. Не хотелось портить ребенку праздник своим плохим самочувствием.

Когда мальчик задул свечи, а Мила взяла нож, чтобы разрезать торт, мне скрутила такая волна боли, что я схватилась за край стола и выругалась целым потоком брани из лексикона наемников. Среди собравшихся повисло молчание. Ивар наклонился ко мне с круглыми глазами.

— Кира… что случилось?

Прежде чем я успела отдышаться и произнести хоть слово, за меня ответила Мила.

— Кира рожает, — невозмутимо произнесла она и приступила к разрезанию торта.

Ивар стал белым как стенка. Одновременно с ним Байрон и Лекс приняли благородный зеленый цвет лица.

— Как рожаю? — прохрипела я.

Мила пожала плечами и облизнула кончик пальца, измазанный в креме.

— Похоже, что с утра.

— Почему ты не сказала? — пришел в себя Ивар, обращаясь то ли ко мне, то ли к сестре Лекса.

— Я понятия не имела… — пролепетала я.

— Я не хотела пугать Киру, — заявила она, — и вообще, удивляюсь, почему она только сейчас заорала благим матом. Я к этому времени, по-моему, уже родила.

— У меня будет братик? — с любопытством выпучил глазенки Никитка.

Объяснять степень родства этого ребенка вызвался Байрон. А вот Нина, которая тоже присутствовала на торжестве, стрельнула в меня своими глазищами, откашлялась и поинтересовалась:

— У тебя уже отошли воды, девочка?

— Воды? — я снова выругалась, только теперь мысленно из уважения к пожилой женщине. — Не знаю…

Она нахмурилась.

— Поверь, если бы отошли, ты бы уже знала.

Выражение ее лица мне не понравилось.

— И… и что мне делать?

— Для начала выйдем-ка из-за стола.

Дальнейшие события запомнились смутно. Меня увели почему-то в комнату Милы, расположенную на первом этаже. Я слонялась из угла в угол, невпопад отвечая на вопросы Нины, а Ивар не отходил ни на шаг. Впервые я видела его таким напуганным. Никакое сражение с охотниками не выбивало его из равновесия так, как грядущее рождение собственного ребенка.

Волны боли накатывали одна за другой, и вскоре ходить перехотелось. Я легла, свернулась калачиком и поскуливала. Перед глазами темнело от каждого нового приступа. Где-то на заднем фоне слышались встревоженные голоса.

— Это плохо. У нее сильные схватки, но воды не отходят, — говорила Нина.

— Сделайте же что-нибудь! — требовал Ивар каким-то чужим, сиплым голосом.

— Ее надо везти в больницу, — выносила вердикт Мила.

— М… — мычала я, кусая подушку, — меня нельзя в больницу… документов нет…

— Она может потерять все силы, а мы не знаем, как помочь, — тревожилась Нина. — Здесь нет профессиональных акушеров.

— Но Миле же не потребовались акушеры! — возражал Ивар.

— Потому что не все женщины рожают одинаково, идиот! — с ажиотажем вступала в перепалку сестра Лекса. — Или ты думал, что ребенок оттуда выйдет так же легко, как вошла твоя палка? Да? Так ты считал? Вот посмотри теперь, как женщины из-за вас, мужиков, мучаются.

Ивар бормотал что-то неразборчивое.

— А-а-а! — наконец, не выдержала и завопила я так пронзительно, что чуть сама не оглохла. — Я больше не могу-у-у! Достаньте его из меня-я-я!

Через секунду кто-то сильный подхватил меня на руки… и едва не уронил, потому что я еще не разобралась с предыдущей схваткой и принялась извиваться от боли.

— Куда ты ее потащил? — возмутилась Мила.

— В больницу, — раздался над ухом голос Ивара, — я не собираюсь рисковать здоровьем жены и ребенка. Нина правильно говорит.

— Но как ее примут туда без документов?!

— Поверь мне, как адвокату: ни один врач не имеет права отказать рожающей женщине.

Меня трясло и покачивало. Похоже, Ивар едва ли не бежал. Я вцепилась зубами в его плечо и заплакала от облегчения. В тот момент просто мечтала оказаться в больнице и чтобы кто-нибудь, наконец, прекратил эти мучения.

— А потом, когда она родит? — крикнула вдогонку Мила.

— Заплачу за молчание. Это не важно, — Ивар перехватил меня поудобнее. — Лекс, ты нужен мне за рулем.

— Я? Но…

— За руль, я сказал!

Хлопнула дверь, и я поняла, что мы уже оказались на улице.

— Тише, моя охотница, тише, — шептал на ухо Ивар, задыхаясь то ли от волнения, то ли от спешки, — с тобой все будет хорошо. Скоро все будет хорошо, я обещаю.

— Никогда больше не буду заниматься с тобой сексом! — простонала я, когда он укладывал меня на заднее сиденье своего внедорожника и устраивался рядом.

Ивар вдруг закашлялся.

— Хорошо, хорошо, никогда.

Лекс сел в кресло водителя, повернулся и посочувствовал:

— Как ты там, Кира?

— А-а-а! Теперь я понимаю, почему Мила так ненавидит ваши палки! — заорала я, извиваясь ужом от очередной схватки.

— Заткнись и просто поехали. И побыстрее, — скомандовал Ивар другу.

Путь до города показался мне долгим, как жизнь старика. Бедные Ивар и Лекс! Чего только я не наговорила им в приступах. Поклялась, что больше никогда не буду рожать. Грозилась умереть, не доезжая до больницы. Ругалась самыми грязными ругательствами, после которых, почему-то, становилось легче. Лекс некстати вспомнил, что Мила во время родов дышала по-особенному. Я уцепилась за новую идею. Дышать пришлось нам всем троим. Ивару и Лексу, похоже, помогало, а мне — нет.

Наконец, в какой-то спасительный момент я обнаружила себя на каталке. Вокруг столпились люди в белых халатах. Ивар склонился надо мной, на нем не было лица.

— Я приду, как только меня пустят, — пообещал он.

— Нет! — я мертвой хваткой вцепилась в его руки. — Не оставляй меня здесь! Мне страшно!

Кто-то третий вмешался, оторвал от мужа, и меня увезли, а Ивар остался беспомощно стоять посреди больничного коридора. Его одинокая фигура расплывалась темным пятном на белом фоне.

Еще через несколько часов у нас с ним родилась очаровательная дочка.

Никогда не думала, что буду так умиляться при взгляде на новорожденного ребенка. Ее принесли в мою индивидуальную, наверняка оплаченную Иваром, палату следующим утром. Заглянув в белоснежный кряхтящий сверток, я расплакалась от счастья и поняла, что навсегда принадлежу с ног до головы, до самой своей смерти этому маленькому человечку. Осознала, что ни одна, даже самая сильная, любовь к мужчине никогда не сравнится с тем, что я испытала, взяв кроху на руки.