Надежда Михайловна - Сороковые... Роковые [СИ]

Был трудный разговор у Стеши со Степаном, он не обвинял, не корил её, понимая, что никто не виноват — виновата война, что завязала людские жизни таким уродливым узлом.

Стеша с болью смотрела на такого умученного и постаревшего мужа, а он, наоборот, любовался ею.

— Стеш, я там, ещё у фашистов, был уверен, что долго не протяну, не надеялся уже ни на что, еле ноги таскал… да вот Пашка Краузе подвернулся. Вытащили меня с Карлом Ивановичем, я у старого Краузе немного в себя пришел. А после освобождения… посчитали, что маловато было концлагерей… я тебя ни в чем не обвиняю — знаю, что с кем попало ты бы не стала, да и дочка твоя, она такая забавная, рожи мне корчит. В общем, Стеш, если примешь меня — буду ей настоящим батькой, своих-то у меня, скорее всего, уже никогда не будет!

— Ох, Степа, сколь же тебе досталося!! Дай мне время подумать!

На том и порешили, а через пару дней пришла к Стешке бывшая свекровь — Абрамиха, которая ни разу ни одним словом не обидела Стешу и Дуняшку — наоборот, всегда была добра к ним.

— Стеш, чаго ты тянешь, ведь ня вернется твой второй муж? А Степан, он ночи не спит, сама же видишь, что от него осталося. Как мать тебя прошу, сойдитеся, чаго ж вам делить, дочка вон растеть? А и сынок, глядишь, оживееть при вас-то. Стеш, — она взглянула на неё, — Стеш, он хоть нямного поживеть. А так… второй раз яго… — она всхлипнула. — Стеш, ежли чаго, я сама его заем.

И столько горя и муки было в глазах Степановой матери, что Стешка, вздохнув, сказала:

— Сама уже так надумала, чаго ж добивать-то яго?

Степан понемногу оживал, особенно способствовала этому шустрая Дуняшка.

— От, отцова натура!! — ругалась на неё Стеша, имея в виду Игоря, маленькая Миронова сердито заступалась за Степу.

— Батька мой — холосый! — никак не давалась дочке буква «Р», хотя рычали они со Степаном все время.

Степан понемногу оттаивал, здоровьем был слаб, мало что осталось от того, довоенного ухаря, но Самуил, уже отошедший от дел, постоянно наблюдал за ним, да плюс горячая любовь малышки — что Степан, что Дуняшка души друг в друге не чаяли.

Деток совместных так и не было, Степан утешал Стешку, которая во что бы то ни стало хотела родить ему сына — за все его муки и страдания.

Степан искренне любил их с дочкой, и многие бабы завидовали, пытались пара-тройка раскрыть было глаза ему, но он только ухмылялся и никак не отвечал на подколки и намеки. Зато мать его чихвостила недоброжелательниц на всю деревню.

И случилось таки-чудо, аж в пятьдесят пятом, когда уже и Стеша перестала верить, и народился у них мальчик, названный Пашкой. Подросшая Дуняшка ревновала именно отца к братику, привыкла, что батька был только её.

Никто не знал в деревне, даже верный Панасов адъютант в то время — Гринька Никодимов по уличному, что был у Степана с Панасом долгий разговор.

Много чего рассказал Панасу Степан, а потом достал аккуратную коробочку размером со спичечный коробок, и передал Панасу, тот прочитал написанные готическим шрифтом, аккуратные русские буковки:-«Для моя любимый Варья».

— Очень просил, Панас, чтобы ты сберег это, он как-то странно выразился:

— Я ест уверен, Гринья и Васильок, жива останут, но етцт-сичас, надо етот пакет старший отдават, надежд… надьёжно будет.

— Там, как я понял, какой-то Варе письмо. И ещё-Герберт, Пашкин друг, явно любит русскую Варю.

— Но как же ты смог сберечь вот это? — Искренне удивился Панас. — В лагере-то??

— Что ты, там бы за один только почерк, ещё десятку вкатили. Это я успел, когда нашим нас от американцев передавали, девчушке одной сунуть — договорились, жив останусь — найду её. Она из курских, вот, когда освободился, заскочил на часок к ней, она уже замуж вышла, ребеночка народила. Сказала, очень тряслась и боялась за эту коробочку, но сумела схоронить. Ты быстрее разберешься, что с этим делать — Пашка очень просил передать это вам.

Панас бережно взял коробочку.

— Если бы, Степ, знал, какие это люди! Стешка твоя, поверь, очень замечательного человека выбрала.

Восьмого мая возле разросшейся буйной и ранней в этом году сирени, у памятника погибшим сельчанам сидели два старых человека. Видно было, что у одного их них, худющего, высокого, годы были немалые, сидел он, положив обе руки на палочку, опустив голову, явно о чем-то глубоко задумавшись. Второй же, помоложе — невысокий, шустрый такой, то вскакивал, то опять садился, махал руками шумно и горячо что-то доказывая высокому.

Проезжавшая мимо старенькая шестерка-Жигули притормозила, из неё вышел высокий, мощный парняга:

— Здорово, деды! Пиджаки с медалями приготовили? Дед Гриня, донесешь ли, а то может помочь??

— Здоров, коль не шутишь! Игарёк, ты усё шуткуешь? От уродился же чистый прадед! Ты лучше скажи, кагда оженисси?

— Что ты, дед, я ещё только год как с армии, надо погулять сначала! Это ты в семнадцать побежал, боялся что девки не углядят такого бравого!

— Э, — безнадежно махнул рукой Гриня, — прадед ты только снаруже! Несерьезнай!

— Дед Панас, ты чего такой смурной? — вгляделся в него Игорек — Стешин безбашенный правнук. — Может, тебя домой или в больницу отвезти??

— Да не надо, задумался просто, годы-то немалые.

— Ой, завтра, как гусары-орлы пойдете, а то я вас не знаю, потом фронтовые сто грамм и песняка. Сколько себя помню — всегда так.

— Отлеталися орлы, вона, почти усе тама! — подняв палец к небу воскликнул Гриня.

— Дед, а чего ты в Москву-то не собрался, ведь присылали тебе приглашение? Опять с Президентом бы сфотографировался?

— Да неважно себя чувствую, я лучше дома, со своими, Василь вон приедет, Матвей, Лавр, Гончары оба обещались. Дома-то оно поспокойнее, разволнуешься и кровать рядом, а в Москве… побывал у прошлом годе и хватя!

— Ну я погнал, дед Гриня, звони если чаго! — передразнил Игорёк Гриню.

— От шпендель!

Гриня с самого рождения Стешиного правнука привязался к нему, уж очень мальчишка походил на того Игоря во всем. Гриня всем сердцем верил, что в четырнадцатом годе:

— Ежли уцелели наши, то будуть непременно. Панас, ведь нас четверо всего их ждуть — Лавр, Пелагея, Иван меньшой — что про наших знали — нет уже их давно.

Василь, в отличие от старшего суетливого брата, отличался немногословием, сказалась видимо та детская немота, тоже был уверен — появятся.

Будучи в прошлом году на Параде Победы, Панас набрался храбрости, попросил Президента выслушать его, четко доложил ситуацию, боясь, что его сочтут за выжившего из ума, но очень хотелось ему узнать, живы ли их ставшие такими дорогими друзья из будущего.

Президент выслушал, поудивлялся, пообещал дать команду проверить, и было через пару месяцев письмо Панасу из администрации Президента, в котором четко прописано, что такие-то такие числятся пропавшими.