Надежда Михайловна - Сороковые... Роковые [СИ]

Довезли Ушковых до дому, договорились в выходные поехать на дачу к Ищенко, ждал старый друг Варю, очень ждал, шашлыки готовил свои фирменные. Собрались все, долго решали и прикидывали, что подарить молодым на свадьбу, потом решили — путевку куда-то на острова в океане, пусть будет сладким медовый месяц, вернее послемесячье. Путевку взяли на октябрь, когда здесь уже осень вовсю, а на Бали тепло и лето продолжается!

Аннушку взяли в оборот жена Ищенко и Костины сестры — ездили по всем салонам свадебных платьев, выбрали очень красивое. Гончаров, приехавший за невестой к Варе — все надо было соблюсти, увидев её, даже замер от восхищения, хороша была она, ой, хороша.

Свадьба получилась веселая, шухарная, отличились три бабули: Стеша, Евдокия — настоящая бабуля Игоря и Евдокия — дочь, плюс Калерия Ивановна. Эти старушки-веселушки замучили Сергея загадками с подтекстом, стребовали с него громадный выкуп, пели хулиганские частушки, лихо отплясыали, мужики, побывавшие в лихолетье, тоже не ударили в грязь лицом. Только Варя с завистью смотрела на веселые пляски, она тоже отличалась разудалым поведением, но сейчас она была в не той форме. За неё отрывался Данька, откуда что взялось в сыне — веселился и отплясывал во всю мочь, до мокрой спины их Николаич. А Гончаров просто не мог отцепить руки от своей теперь уже жены. Прилетел на свадьбу и Николас. Он удивлялся, восторгался, кричал «Браво» и, постоянно подбегая к Варе, шумел ей на ухо:

— Русская свадьба — это вундершён!!! Невероятно, восхитително!

После свадьбы он сказал:

— Варья, сейчас я понять, варум ты хочешь родить дома! Вы есть невероятный люди.

Данька посмеивался.

— Это ты мамку не видел не беременную, та ещё затейница!

Подходил сентябрь, Варя совсем погрузнела, но упорно ходила каждый день погулять, хоть немного, вокруг дома, сыночек давил на диафрагму, и Варя тяжело дышала. Она ни разу не пожаловалась на отеки, на ноющую поясницу, принимала все неудобства спокойно, ведь вот-вот должен родиться малыш.

Присмотрели с сыном коляску, кроватку — уговор был, как только родит, тогда все и купит сын, мало ли, в Варином возрасте заопасаешься. За неделю до срока Данька с Ищенко отвезли её в Москву, должна была рожать под непрерывным наблюдением.

Уже подъезжавшему к дому Даньке позвонила Варя.

— Вот, точно что-нибудь забыла! — проворчал сын. — Да, мам?? Что забыла, где лежит?

— Сынок, — каким-то слабым голосом ответила мамка, — я тебя поздравляю, с братиком!!

— Как с братиком? Тебе ведь через неделю, — ошарашенно проговорил сын, и услышал далекий детский плач. — Мам, правда? Мам?? Что, мне к тебе ехать?

— Не надо, завтра лучше!

— Мам, какой он?

— Ох, сынка, портрет своего папы, темненький, глаза отца, носик тоже, длинненький, пятьдесят пять сантиметров, вес три семьсот пятьдесят. Пищит так забавно.

— Мам, а ты?

— Да ничего, устала только! Обещают завтра сыночка принести кормить, сейчас вот лежит у меня на животе, попискивает. Николасу сообщи!

Мужики завалили Варю сообщениями, а Ники в Германии, поговорив с Данькой, собирался в Россию, надо было оформлять ребенка-братика на себя, так вот и записали в свидетельстве о рождении — Герберт Николаевич фон Виллов.

Двухдневный младенец стал единственным наследником фармацевтической фирмы. Самому Герушке-младшему до этой информации было ой, как далеко, и ой, как все равно, он жадно тянул мамкино молочко, а Варя не отрывала взгляда от маленькой копии её любимого.

Малышок даже хмурился как папа. На выписку приехали все, всем хотелось подержать малыша, зародившегося в том далеком времени, и стал этот маленький мальчик живым напоминанием всем им. Николас аж задохнулся, увидев в спящем малыше черты своего фатера, не смог сдержать слез.

— Варья, я не знай, что можно сказать, данке, филен данк!! Майн Готт, майн кляйне брудер!!

Брудер, не реагируя на восторженные охи своего ой какого старого брата, спокойно спал. У Николаса его осторожно взял второй брат — Данька.

— Мам, какой маленький!

— Данька, ты ещё меньше был! — улыбнулась Варя. — Вырастем, будем как папа.

Подрастал маленький Герушка, радовал маму, братьев, таких взрослых для него, и шестерых дядей. А Варя нет-нет да и печалилась, смотря на своего неожиданного, но такого невозможно любимого сына, частичку своего далекого Герберта.

Малыш рос крепеньким, Варя посмеивалась:

— Зачат был в экологически чистой обстановке, вот и, тьфу-тьфу, не липнут к нему всякие простуды!!

К маю собирались на денек съездить в Березовку — сильно стал сдавать Панас, очень просил привезти Гербину копию, посмотреть на мальчонку. — Дань, ты у меня что, так и будешь старой девой ходить? — не в первый раз спрашивала Варя сына. — Мамуль, я ещё вьюнош, успеется. Вот малявку лет до трех повоспитываю, тогда, может, и задумаюсь. Опыта наберусь колоссального — честно, я иной раз думаю, что он мой сын, а ты наша бабуля.

— Отец-одиночка, ага?

Ники прилетевший в марте, не отходил от малыша, потешно сюсюкал с ним, малыш заливисто смеялся и махал ручками, а Николас от восторга вытирал слезы.

— Варья, я безумно-безумно рад, есть продолжений наш фамилия, малиш совсем одно лицо с фатер! Твердо говорить — учиться Герби будет аус Дойчлянд.

— Ники, ему всего полгода, до учебы, как до Китая пешком!

— Дизе мой желаний — малиш будет, как ето? Полиглот, цвай язык — ист родной — дойч и руссиш, унд инглиш, унд франсе… — размечтался Николас.

— А может у Герушки совсем не будет способностей к языкам? Найн, малиш есть фатер, а фатер был гроссаналитик и много… много…

— Знающий, — помогла ему Варя.

— Я, зо. Так, так!

Герушка, привыкший к постоянному многолюдью, совсем никого не боялся, охотно шел ко всем на руки, но выделял из мужиков — совместных крестных Николаича и громогласного Игоря.

— Варюх, я его вот подбрасываю, а сам думаю, что вот это, вроде как, мой дитенок, оставшийся там. Умом-то понимаю, а все равно не догоняю, что семьдесят почти лет проскочило! Счастливые мы все-таки, повоевать успели и к себе вернулись, одно фигово, наши все старенькие стали! Ладно, вот Гончары ещё родят, Костька пока не хочет детей рожать, но ведь соберется, Ивана дочка месяц как беременная, внука хотят, а ему хоть кого, рад до невозможного! Так что и там, и тут успели, но тебе Варюх, больше всех подфартило — вот он, маленький шпаненок, чудо-чудное, дитя, как бы это сказать-то..?

— Межвременное?

— О, точно! Подрастет, ведь, поди, не поверит, что папка у него, аж в каком году рожденный, Варь?

— В девятьсот четырнадцатом.

— О, сто лет ровно прошло, и сумел его после того, как ушел на небо, родить!

Жизнь у вернувшихся вошла в привычное русло, только вот спали все мужики тревожно, не отпускало их пережитое, никак. Посмеиваясь сами над собой, утешали друг друга: