Джанис Мейнард - Сердцеедка на миллион долларов

— Я не могу отказать тебе, Брук. Но у меня серьезные сомнения.

— Я тебя поняла.

— Во сколько?

— Не знаю. Мы с Остином поговорим об этом вечером.

— Так ты действительно переезжаешь к нему?

— Да.

Алексис прикусила нижнюю губу.

— Я не буду давать советов. Просто пообещай мне, что будешь осторожна.

— Что это значит? Он всего лишь пытается совершить правильный поступок по отношению ко мне и ребенку. Он не какой‑то сумасшедший убийца.

— Я не беспокоюсь о твоей физической безопасности. Просто боюсь, что он разобьет тебе сердце.

«Боюсь, он разобьет тебе сердце».

Слова Алексис звучали в голове Брук всю оставшуюся часть дня. Возможно, потому, что вторили самым худшим ее опасениям.

Остин встретил ее на крыльце клуба после пяти.

— Я еще не обедал. А если я приглашу тебя на ужин в La Maison? Отпраздновать?

Что именно они собираются праздновать? Она боялась задать этот вопрос. Посмотрела на свои черные брюки и кремовый свитер.

— Я не одета для этого места.

La Maison — лучший ресторан в Ройале.

Остин пренебрежительно махнул рукой.

— Сегодня вечер понедельника, так что не важно.

Они сели за столик на двоих рядом с окном, и Брук почувствовала, что расслабляется.

— Это была отличная идея. Я поговорила с родителями. Они не кричали, но все равно все было не так просто.

Остин налил ей стакан газированной воды из хрустального графина, который официант оставил на столе.

— Ты должна гордиться собой.

— Да, так и есть. — Она медленно потягивала воду, рассеянно глядя в окно.

Это правда. Несмотря на обстоятельства, Брук чувствовала контроль над своей жизнью. Пьянящее ощущение.

За ужином они говорили о пустяках. Несмотря на все усилия, Брук не могла не смотреть на крошечную белую линию на третьем пальце левой руки Остина. Она замечала ее всякий раз, когда он брал хлебную корзину или солонку.

— Я должна тебе кое‑что рассказать.

Остин насторожился.

— О чем?

— Мой отец противостоял матери. Это было замечательно. Он сказал, что будет финансировать мою художественную студию, несмотря на ее протесты.

— Что ты хочешь этим сказать, Брук?

Теперь она чувствовала себя как жучок на конце булавки.

— Я смогу осуществить свою мечту, не вступая в брак.

Это была ложь. Громадная ложь. Ее мечты больше не ограничивались открытием арт‑студии. Теперь она грезила о ковбое‑архитекторе с широкой улыбкой и закрытым сердцем.

— Я думал, мы договорились, Брук. Ты купила платье. Я заказал цветы. Назначено время бракосочетания.

Она накрыла своей ладонью его руку.

— Я знаю. Но хочу, чтобы ты знал, что можешь передумать прямо сейчас. Просто и ясно.

Остин сжал ее пальцы. Его улыбка была одновременно насмешливой и дразнящей.

— Я знаю, чего хочу, Брук. Ты — единственная, кто сомневается.

Она сделала глубокий вдох.

— Хорошо. Алексис свободна в среду утром.

— Отлично. — Он полез в карман и достал тонкий белый конверт. — Это для тебя, Брук.

— Что там?

— Открой, дорогая. Увидишь.

Внутри был подарочный сертификат в детский магазин в Далласе. Сумма в нем заканчивалась несколькими нулями.

— Остин, это слишком много.

— Купи все необходимое для детской. Можешь подождать, пока мы не узнаем, мальчик это или девочка, или сделать покупки сейчас, выбрав унисекс. Я хочу, чтобы у тебя было достаточно времени, чтобы подготовить комнату для ребенка. Возможно, ты захочешь расписать стены.

— Я не знаю, что сказать.

Он потер ее руку, и это прикосновение вызвало покалывание на коже.

— Скажи мне, что ты счастлива, Брук.

— Я счастлива, — прошептала она напряженно. — Конечно, я счастлива.

По его лицу было видно, что ее слова прозвучали не слишком убедительно.

Тем не менее он улыбнулся.

— Готова поехать в наш дом? Я нанял рабочих, они уже все подготовили. Нам нужно только разобрать наши вещи.

— Похоже, ты обо всем позаботился.

— Я пытался. Поехали, посмотрим, как у меня получилось.

Остин продолжал ждать подвоха. Брук, казалось, радовалась, но в то же время оставалась чем‑то встревоженной. Эта женщина научилась скрывать свои эмоции и чувства от него. И ему это очень не нравилось.

Она была в приподнятом настроении, хотя и сильно измотана. Очевидно, смирилась со своей беременностью. И это огромный шаг вперед.

В доме Брук еще раз все осмотрела. Остин дал ей возможность это сделать. Очевидно, она нервничала.

— Дорогая, завтра мне нужно поехать в Даллас. Всего лишь на один день. Почему бы тебе не отправиться со мной?

— Нет. Здесь есть чем заняться. А тебе обязательно уезжать?

Он пожал плечами.

— Отец Дженни умер в прошлые выходные. Они попросили меня сказать пару слов на похоронах. Я не смог придумать причины вежливо отказаться.

— Извини. — Брук застыла, пораженная. — Мы должны отложить свадьбу.

— Это не из‑за Дженни. Это не так, клянусь. Но ее мама, словом, она…

— Она любит тебя. — Голос Брук звучал ровно.

— Да. Я знаю, прошло много времени. Это не должно иметь значения.

— Люди имеют право на чувства, Остин. Я понимаю. Это должно быть честью для тебя.

— Я хотел, чтобы эта неделя стала особенной для нас.

— Я не ребенок. Всякое бывает. Пожалуйста, не беспокойся обо мне. Делай то, что должен.

Ночью Остин спал один. Точнее, лежал, положив руки под голову, и старался не думать о том, что Брук спит всего в нескольких футах от него, дальше по коридору.

Возбуждение охватывало его всякий раз, когда он представлял, как ее мягкое тело прижимается к нему, пахнут ее волосы. Какова на ощупь ее грудь.

Менее чем через сорок восемь часов она станет его женой. В другой ситуации эта мысль испугала Брук. Но она все понимала, отдавала себе отчет в том, что он может ей дать, а чего — нет.

Остин с нетерпением ждал рождения ребенка. Брук станет отличной матерью, хотя сейчас и напугана. И он сам тоже чувствовал себя не совсем уверенно. Что он знает о воспитании детей?

Брук пробуждает в нем чувства, которые, он был уверен, никогда не испытает снова. Привязанность. Тепло. Потребность защитить.

Его разозлило, что ей удалось избежать встречи с ним на следующее утро. Он был вынужден отправиться в аэропорт, так и не увидев ее. Завтра они должны пожениться. Но почему‑то эта перспектива стала казаться ему все менее и менее вероятной.

Похороны были тяжелыми и печальными. Но теперь его горе было другим. Оно всегда будет частью его прошлого, но это больше не жгучая боль. Осознав перемену, Остин испытал сначала тупой шок, потом тихую благодарность.

Наконец похороны и сопутствующие им мероприятия закончились. Из‑за пробок он опоздал на самолет и вынужден был взять билет на более поздний рейс.